Пёсий остров - страница 11
— Я сейчас в месте, которое называется Клейврак, — говорит Якоб, понимая, что это звучит нелепо.
— Никогда о нем не слышала. Держи маму.
Раздается стук колец о пластик трубки, и только что овдовевшая миссис Шталь обращается к старшему сыну, своей единственной надежде:
— Якоб? Куда тебя утащил твой брат?
Ее голос звучит еще строже, чем обычно. Якоб размышляет, способно ли хоть что-нибудь выбить эту женщину из колеи. Землетрясение? Мировая война? Он решает, что вряд ли.
— Он никуда меня не утащил, мам. Мы просто…
— Ты хороший мальчик, Якоб. Но я же знаю. Твой отец всю неделю дразнил меня какими-то оговорками, дескать, «заживем по-королевски». И я только что заглянула в шляпные коробки — он не думал, что я знаю, что он хранит их в подвале. Они набиты стодолларовыми купюрами. Такое ощущение, что он собирал милостыню.
— Тут огромный дом, мам. Он мне жутко нравится.
Якоб отмахивается от Стэна и видит, как покупатель недовольно хмурится. Времени осталось мало. Армянин весь в нетерпении. Огромная сумма вот-вот исчезнет за горизонтом вместе с красной машиной.
— Понятно, — звучит спокойный ответ. Только благодаря ее способности бесстрастно оценивать ситуацию все трое мужчин в семье не очутились за бортом раньше срока. Эта же способность вызывала у него желание устроить ей встряску, хотя бы разок. — А что говорит твой брат?
— А как ты думаешь? Хочет все продать за наличные, и прямо сейчас. Проводит экскурсию для покупателя в данный момент. А я хочу подождать.
Настает очередь мистера Касабяна размахивать руками, когда он выходит из особняка, сопровождаемый Стэном и Эммануэлем, которые, кажется, о чем-то его умоляют. Это напоминает Якобу сцену из какого-то мультфильма, где придворные шуты тщетно пытаются угодить разъяренному королю. И он оказывается недалек от истины.
— Послушай меня, Якоб, — внезапно произносит мать, уже не столько жестко, сколько настойчиво. — Возвращайся домой. Не принимай сейчас никаких решений. И не слушай своего брата. Я люблю его, но у него ума столько же, сколько было у твоего отца. А ты пошел в меня.
— Хорошо, мам, — отвечает Якоб и встречает взгляд брата, в то время как Стэн провожает глазами красную машину, исчезающую из их жизни навсегда. Похоже, что мать выбрала, на чьей стороне ей быть.
— Если дать Манни волю, он продаст даже стельки от твоих ботинок, — продолжает она, теперь почти шепотом. Металлический петух снова поворачивается на осеннем ветру, скрипнув как будто в укор Эммануэлю, который толкает Стэна на помятый бок «кадиллака», чтобы сорвать злость хоть на ком-то. — Езжайте сюда и поешьте супа. Его осталось очень много.
— Я тебя люблю, мам, — говорит Якоб.
Он вспоминает, как брат однажды убедил его, что акции технологических компаний — безопасное вложение. Это стоило ему машины. Эммануэль тем временем снова толкает Стэна и повышает голос. Затем поворачивается в сторону Якоба, как будто теперь его очередь. Стэн выглядит так, будто вот-вот заплачет.
— Просто садитесь в машину и езжайте домой, прямо сейчас, — приказывает миссис Шталь.
Весь обратный путь до Бруклина они молчат. В тишине отчаянье Стэна грозит просочиться наружу и утопить всех троих по дороге.
Поминки
За стойкой с закусками прямо перед Якобом стоит мужчина. Он пытается удержать тефтели и стакан красного вина на бумажной тарелке, и его узкое лицо выражает скорее озабоченность этой задачей, нежели скорбь.
— Примите мои соболезнования, Якоб, — произносит он, неопределенно кивая на кого-то в другом конце комнаты. Его дорогие туфли поскрипывают. Кажется, он чувствует себя здесь чужим.
— Благодарю, — отвечает Якоб и смотрит, как мужчина кивает и присоединяется к невысокому приятелю во дворе, где столпились курильщики. Якоб понятия не имеет, кто этот человек, а ведь он знает почти всех друзей и врагов отца. Он машет жене, отделенной от него морем человеческих лиц, которые не могут решить, насколько убитыми горем надо прикидываться на второй день после похорон. Большинство выбирает вариант «ничего, держусь». Якобу кажется, что Лора никогда еще не выглядела такой красивой. Ей ужасно идет платье, которое он подарил ей на Рождество. Синее, как ее глаза. Складки ткани спадают до самых пальчиков ног. Она натянуто улыбается, как человек, которому есть что сказать, но не при людях.