Пёсий остров - страница 59

«Эмерсон Хэмилл, — гласит соседняя фотография. 33 года». И улыбающийся Эмерсон, моложе лет на десять и ничего не знающий о будущей судьбе на далеком острове. Якоб касается обеих выцветших фотографий, пытаясь что-то вычислить, понять. Но третье объявление обрывает ход его мысли. На нем лицо, похожее на Селесту, но гораздо уже и женственнее. Глаза такие светлые, что почти не видны.

«Памела Питерсон, 21 год», — все, что выдает про нее текст под фотографией, но воображение Якоба уже рисует картинку. Трое пропавших, а он видел только двоих. И Селеста смотрела в глубь острова так, словно искала там что-то бесценное.

Вечно ты все преувеличиваешь, сказал бы сейчас отец, снимая шляпу и поглаживая ее поля широкими пальцами, пытаясь успокоить взволнованного сына. С чего ты взял, что они не добровольно решили остаться там и прекратить всякую связь с цивилизацией?

Потому что я помню, как она обняла меня, думает Якоб, вспоминая, как она затем его оттолкнула. Она дала мне понять больше, чем ей было позволено, и наверняка уже за это расплачивается. Почему Эмерсон сказал мне поторапливаться? Что бы случилось, если бы его заметили здесь, на мелководье возле Ангильи? Якоб помнит, что под потолком висело три доски для серфинга, а не две. Висели на самом виду, ни от кого не скрываясь. Неужели все дело просто в том, что Штурман скрывает у себя трех неудачников, изможденных от злоупотребления наркотиками и заигравшихся в Робинзона Крузо?

Охранник оборачивается и видит, что Якоб все еще стоит слишком близко к аэропорту.

— Так, что я тебе сказал? — рычит он, подавшись вперед, как бы предупреждая, что сейчас подойдет и устроит ему трепку. Якоб ничего не пытается объяснить. Он машет ему рукой и бредет прочь от аэропорта. Ноги его слушаются, но все остальное противится что есть сил. Нельзя, чтобы меня здесь арестовали, думает он, потому что иначе я никогда не вернусь. Но если я вернусь, меня арестуют там, хотя я не понимаю за что. Он моргает и представляет себе останки Лоры на полу. Мимо пролетает идущий на посадку грязно-белый самолет, рыгая пылью в лицо Якоба. Он роняет свой спаскомплект, превратившийся в талисман, и коробка раскрывается.

Из нее выпадает записка, сложенная в несколько раз.

Якоб ее раньше не замечал. Видимо, Селеста засунула ее между страниц справочника по растениям, когда обнимала его. Порыв ветра поднимает очередную волну пыли, и Якоб закашливается, нагибаясь, чтобы поднять записку. Здоровой рукой он медленно расправляет крошечный листок, который сообщает ему, что Селеста своим почерком может кричать громче, чем своим надломленным голосом. В записке всего два слова, написанные второпях, без восклицательного знака:

СПАСИ НАС.

Максим четвертый час лежит в бюро похоронных услуг. Его тяжелые веки опущены. Звук черепной пилы из соседнего помещения означает, что похоронщик все еще занят. Еще бы: шторм собрал здесь несчастные души с пляжей острова Андрос, и теперь они ждут своего часа под шипящим зеленым светом. Мистер Артуро и его юный помощник заняты с раннего утра. Солнце давно уже село. Мухи заползают в любое незашитое отверстие в мертвых телах. Русский капитан лежит на простом деревянном столе, его руки аккуратно сложены на груди. Он ждет своей очереди, пока похоронщик разделается с матерью-одиночкой, которую шторм превратил в отбивную в коричневом платье. Терпение мистера Артуро — его профессиональная гордость. Местные ценят его за мастерство и предупредительность уже больше сорока лет.

Но не всякий умеет уважать репутацию.

Максим открывает глаза и поворачивает голову.

— Вы же сказали — два часа, — ворчит он, просыпаясь и посматривая на часы. — Мы ждем почти четыре. И вообще — сколько нужно воска, чтобы привести человека в порядок?

— Идите да посмотрите сами, если вам так не терпится, — отвечает мужичок, похожий на огромную мышь, вытирая мощные руки о бледно-зеленый фартук и озираясь в поисках сигарет. — На качественную работу всегда уходит время.

Ему несимпатичны гринго, ввалившиеся к нему с таким видом, точно они тут хозяева. И особенно ему несимпатичен бородатый, улегшийся рядом с останками несчастной прачкиной дочери Фатимы. Для этих людей нет ничего святого. Но он все равно взял их деньги, и теперь жалеет.