Песнь Морской Девы - страница 2

Скоро матросы снова захрапели. Но мне сон никак не шел. В голове роилось столько мыслей, что хорошенько обдумать каждую ночи бы не хватило.

Отец продал меня в сексуальное рабство! Как он мог! За его грешную жизнь грязного безработного пьяницы должна расплачиваться я? Да ни за что! Ублажать мужчин, таких же пьянчуг, как он, а потом, когда состарюсь и приду в негодность, помереть на улице от голода? Да я лучше больше никогда не надену платье и навсегда распрощаюсь с косами, которые так любила.

Правда. Из всего, что я имела, я больше всего любила свои пышные русые косы. И никогда в жизни бы их не остригла. По крайней мере, я так думала.

Сегодня утром, подслушав разговор отца с его «товарищами», я сбежала из дому. Как водится, завалилась к подруге с крокодильими слезами. Но Анабель небыло дома, ее семья ушла на парад в честь нового лейтенанта. И стража меня не пустила.

Блуждая по улочкам, я приняла решение.

Осколком обрезала себе волосы, да утопила их в волнах Карибского моря. Долго стояла и провожала их мокрыми от слез глазами, пока те не ушли на дно.

Стащила с чьей-то бельевой веревки мужскую одежду. Она, правда, оказалась мне слишком велика. Но ничего. Перетянула грудь какими-то тряпками, заправила серую рубаху в грязно-коричневые брюки, затянула ремень потуже и отправилась на пристань.

Мне долго пришлось уговаривать капитана «Акульего зуба» взять меня в плаванье. Остальные на отрез отказывали, ссылаясь на недостаток места. Последний пассажирский корабль уплыл прямо у меня перед носом. А этот, вроде купеческий, отплывает завтра на зоре.

Договорившись о месте на судне, я побежала домой. Отец, как всегда, пропадал в барах. Тогда я собрала все нужное: сменную одежду (пару папиных рубах, башмаки и брюки), кусок мыла, мамин жемчужный браслет (Я хорошо спрятала его, так что отцу не удалось проиграть и его), нож, что подарил мне когда-то брат, да кошель с накоплениями на черный день.

По дороге обратно я зашла к Анабель. Попрощаться.

И вот я здесь.

Нужно выспаться, завтра много работы. Ведь мы выплываем в открытое море!

2 [Саманта]

— Откуда у тебя руки растут! — услышала я за спиной ругань боцмана. И сразу поняла, что адресовано это мне. — Узлов в жизни не вязал?

Я повернулась лицом к коренастому мужчине с очень злыми черными глазами, и виновато опустила голову.

— Эх, горе-матрос, пшел с глаз моих долой. Будешь в трюме полипы от палубы отдирать!

— Да куда ему с такими нежными ручонками! — расхохотался старпом. — Ему бы палубу драить, а юнец!

Я замешкалась, не понимая чем мне заняться. Вроде как старпом главнее боцмана и его приказ важнее? Или наоборот? И приказ ли то вообще был? Уже три дня в море. А все никак не разберусь.

— Чего застыл, крысеныш, Выполнять! — заорал боцман, и я со всех ног помчалась в трюм.

Какая же мерзость эти полипы! Скользкие, склизкие, и отвратительно вонючие! И как же трудно отдираются!

Я вооружилась ножиком и стала отшкарябывать эту мерзопакасть, кидая их в жестяное ведро. За работой я совсем забылась. Мысли о доме и о прочей ерунде ушли на второй план. Меня полностью поглотили раздражение и желание поскорей покончить с этим.

И чего они тут разрослись? Как сорняки в огороде ей богу. Так сорняки хоть вырывать легче. А эти приросли, словно часть корабля. Будто им тут и место!

Вдруг позади меня раздался шорох. За ним грохот. Маленькая бочка с ромом подкатилась к моим ногам. Корабль качнула волна, и я чуть не потеряла равновесие.

— Кто тут? — Испуганно вскрикнула я. Но тут же взяла себя в руки. Держа нож наготове, стала всматриваться в темноту.

За ящиками и сундуками послышалось вошканье. Взяла фонарь и пошла туда. А что делать?

Еще не обогнув склад, я увидела чью-то туфельку. За ней показалась изящная ножка, прикрытая изорванным подолом платья.

— Выходи! — Сделав голос как можно грубее, крикнула я. Ножка дернулась, спряталась под юбкой.

Я подошла ближе, выставила перед собой фонарь. Тусклый свет выделил из трюмной тьмы девичье тельце. Девушка, сжавшись в комочек, закрыла руками лицо.

— Прошу, не выдавайте меня! — шептала она сквозь слезы. И убрала ладошки с личика, взглянув с мольбой в мои глаза.