Песнь небесного меча - страница 25

Теперь мы с ним ехали впереди остальных.

— Зигфрид… — начал было Хэстен. Потом вдруг понял, что не знает, как продолжить фразу.

— Мне говорили, он норвежец.

— Он непредсказуемый человек, — сказал Хэстен, и по его тону я понял — это Зигфрид заставляет его нервничать.

Хэстен, не дрогнув, встретился лицом к лицу с восставшим трупом, но мысли о Зигфриде наполняли его дурными предчувствиями.

— Я и сам могу быть непредсказуемым, — заявил я. — Да и ты тоже.

Хэстен промолчал. Вместо ответа он прикоснулся к амулету-молоту, висевшему у него на шее, потом повернул лошадь в ворота. Слуги выбежали, чтобы нас приветствовать.

— Это королевский дворец, — сказал Хэстен.

Дворец был мне знаком. Его построили римляне — огромное сводчатое здание из резного камня, с колоннами. Но потом дворец подлатали короли Мерсии, поэтому здание имело соломенную крышу и плетень, дыры в его полуразрушенных стенах были заделаны досками. Огромное строение окаймляли римские колонны, на кирпичных стенах здесь и там чудом сохранились куски мраморной облицовки.

Глядя на высокую каменную кладку, я дивился, как люди могли такое строить. Мы строили из дерева и соломы; и то и другое гнило, значит, после нас ничего не останется. А римляне оставили мрамор и камень, кирпич и славу.

Управляющий сказал, что Зигфрид со своим младшим братом сейчас на старой римской арене, к северу от дворца.

— Что он там делает? — спросил Хэстен.

— Приносит жертву, господин, — ответил управляющий.

— Тогда мы к нему присоединимся, — сказал Хэстен и посмотрел на меня в ожидании подтверждения.

— Присоединимся, — согласился я.

Мы проехали короткое расстояние, отделявшее дворец от арены.

Нищие от нас шарахались. У нас имелись деньги, и нищие это знали, но не осмеливались просить у вооруженных незнакомцев. На грязных боках наших коней висели мечи, щиты, топоры и копья.

Хозяева лавочек кланялись нам, а женщины прятали своих детей в складках подолов. Большинство людей, живших в римской части Лундена, были датчанами, но даже датчане сейчас нервничали. Их город захватили корабельные команды Зигфрида, жадные до денег и женщин.

Я знал римскую арену. Когда я был ребенком, рулевой Токи научил меня основным ударам меча — и преподал мне эти уроки на огромной овальной арене, окруженной рассыпающимися слоями камня, на которых раньше стояли деревянные скамьи.

Каменные ярусы были почти пусты, только несколько зевак наблюдали за людьми в центре арены, которую душили сорняки.

На арене, должно быть, стояло человек сорок-пятьдесят. Десяток оседланных лошадей были привязаны в дальнем конце. Но что удивило меня больше всего, когда я проехал между высокими стенами входа, так это христианский крест, торчащий посреди маленькой толпы.

— Зигфрид — христианин? — удивленно спросил я Хэстена.

— Нет! — решительно ответил тот.

Люди услышали стук копыт наших коней и повернулись к нам.

Все они были одеты для войны. Облаченные в кольчуги и кожаные доспехи, вооруженные мечами и топорами, все они имели зловещий и в то же время жизнерадостный вид. А потом, из центра толпы, оттуда, где стоял крест, вышел Зигфрид.

Я узнал его сразу, хотя никто и не говорил мне, что это именно он. Зигфрид был здоровяком и казался еще больше из-за огромного плаща из медвежьей шкуры, укрывавшего его от шеи до лодыжек. Он носил высокие кожаные сапоги и сияющую кольчугу; перевязь его украшали серебряные заклепки, густая черная борода выбивалась из-под железного шлема с выгравированным серебряным узором.

Шагая к нам, Зигфрид снял шлем, и оказалось, что его волосы такие же черные и густые, как и борода. У него были темные глаза и широкое лицо, сломанный, сплющенный нос, а широкий рот придавал ему мрачный вид.

Он остановился перед нами и широко расставил ноги, будто в ожидании нападения.

— Господин Зигфрид! — приветствовал его Хэстен с вымученным весельем.

— Господин Хэстен! Ты вернулся, добро пожаловать! Воистину добро пожаловать.

У Зигфрида был удивительно высокий голос, не женский, но странно контрастировавший с видом такого огромного и, судя по внешности, злобного человека.

— А ты, — показал он на меня затянутой в перчатку рукой, — должно быть, господин Утред?