Песнь об огненно-красном цветке - страница 8
В сенях стояла старая женщина. Она стояла неподвижно, как изваяние, ее морщинистое лицо будто окаменело, в сумеречном свете выделялись скорбные глаза. Олави взглянул на нее и сжался, будто его придавила тяжелая ноша.
Оба на мгновение замерли. Потом женщина безмолвно повернулась и стала спускаться с крыльца. Олави двинулся за ней.
Женщина шла по дороге, понурив голову, бессильно опустив руки. Казалось, за эту ночь она превратилась в старуху.
Олави хотелось обогнать ее и броситься перед ней на колени. Но он не смел, да и ноги его не подчинились бы ему.
Они подошли к риге Канкала. Окно риги, как черное око, удивленно глянуло на них.
«Кто это такие? — спросило оно. — Уж не хозяйка ли из дома Коскела? А второй, который идет за ней, свесив голову, — кажется, это ее сын?»
«Сын и есть, — проверещало верхнее оконце. — Молодой Коскела ходил свататься. А мать ведет его домой — ха-ха-ха!»
«Раньше этой матери не приходилось по ночам искать своих сыновей», — проворчало окно.
Голова Олави опустилась еще ниже.
Старая женщина тяжело ступала вверх по горе Сеппяля.
«Чего это они по ночам бродят — мать с сыном? — звякнуло в колодце Сеппяля ведро на железной цепи. — Может, сын что-нибудь натворил?»
Олави казалось, что земля уплывает у него из-под ног.
У калитки, радостно виляя хвостом, их встретил Мусти, но, взглянув на хозяев, прижался к земле и замер.
«Почему хозяйка такая печальная? И куда ты ночью ходил?» — казалось, спрашивал он.
Олави отвернулся от пса и прошел мимо.
«Что?» — скрипнул флюгер, прибитый к высокой жерди у забора. Олави сам смастерил его в мальчишескую пору. И ничего не сказал больше флюгер, только еще раз повторил: «Что?»
Старая женщина молча поднялась на крыльцо. Она даже не оглянулась, но сын шел за ней следом. Ему и в голову не пришло уйти в свою каморку при бане.
Мать прошла через сени в кухню, подошла к окну и бессильно опустилась на стул. Сын стал перед ней, сжимая в руках картуз.
После минутного молчания, которое показалось Олави бесконечным, мать заговорила:
— Не думала я, что мне когда-нибудь придется совершить такую прогулку.
У Олави дрожали колени, ноги его подкашивались.
— Мне было стыдно, когда ты родился, потому что я родила тебя уже немолодой. Видно, мне придется стыдиться тебя и теперь, когда ты вырос. — Ее слова падали как свинцовые гири, и сын упал на колени.
— Мама! — прошептал он и спрятал голову в ее подоле. Плечи его задрожали.
Матери показалось, что под сердцем у нее вспыхнуло и разлилось по всему телу что-то очень теплое.
— Мама! — сказал сын. — Я обещаю тебе, что никогда больше не придется тебе совершать из-за меня таких путешествий. И… я…
Он не договорил.
Мать чувствовала, как тепло поднялось до самых ее глаз и готово было вылиться наружу.
— Что? — спросила она нежно. — Что ты хотел сказать, сынок?
Олави сдвинул брови, потом решительно вскинул голову и добавил:
— Я хочу на ней жениться!
— Жениться!? — Мать почувствовала, как ее пронзило холодом, и дыхание у нее перехватило.
— Олави, — сказала она дрожащим голосом. — Погляди мне прямо в глаза! Разве… разве случилось что-нибудь непоправимое?
Она ждала ответа, не смея перевести дыхание.
— Нет, — ответил сын, открыто глядя в глаза матери, — но я люблю ее!
Руки матери дрогнули, и она глубоко вздохнула. Потом она долго молчала и глядела куда-то вдаль, точно спрашивала там кого-то, что ей ответить.
— Это верно, — сказала она наконец, — жениться надо на той, которую любишь. Только на ней. Но в нашем роду никто не женился на батрачках… а что касается любви, то о ней тебе еще рано судить.
Олави вспыхнул и хотел возразить, но лицо матери показалось ему таким умудренным и гордым, что мысль его застыла, не вылившись в слова.
— Иди, сынок, ложись спать, — ласково сказала мать. — Мы поговорим об этом в другой раз.
Отец и сын
Завтрак кончился, батраки встали из-за стола и отправились на работу.
— Постой-ка, Олави! — донесся с задней скамьи голос старшего Коскела. — Нам надо потолковать.
Олави почувствовал, что у него вспыхнули уши. Он знал, о чем хочет говорить отец, и со страхом ожидал разговора.
Они были втроем, — мать стояла у плиты.