Песня на заре - страница 44

стр.

Александр Красновский взошел на комбайн с флажком в руке. В сотне метров от комбайна — взоры всех были обращены именно туда — стояли пятеро старых колхозников-пенсионеров с косами в руках. Самому молодому из них было не меньше семидесяти пяти лет.

— Подойдут люди, тогда начнем, — тихонько сказал Гиршу Касатенко.

Сойдя вместе с другими с грузовика и осмотревшись, Зоя увидела Павла. Их разделяла узкая травянистая полянка.

Павел чуть исподлобья взглянул на Зою и кивнул ей головой. Зоя приветственно помахала рукой. Девушки, стоявшие за ее спиной, выжидали, что будет дальше. Словно желая рассеять их сомнения, Зоя твердо, будто она выходила на сцену, на виду у всех пересекла полянку и протянула Павлу руку. Павел весело поздоровался:

— Добрый день, Зоя!

Стоявшие рядом с Павлом механизаторы крепко пожимали Зое руку, громко заговорили…

Гирш прервал шумную встречу, поздравил всех с праздником урожая и махнул рукой: «Начинай!» И тотчас хор запел «Урожайную».

Пятеро косарей — бывшие фундаторы колхоза — взмахнули косами и двинулись к комбайну. Как только они докосят до флажка, воткнутого в землю, по полю пойдет комбайн.

Взиг… взиг… взиг… — слышалось в наступившей тишине.

Косари шли вперед важные, гордые…

Комбайнер Леонид Еремеев уже запустил двигатель и напряженно ждал. Вот до флажка осталось пять метров. Три. Два. Иннокентий Петрович поднял трубу… Последний метр… Косари дошли до флажка!

Оркестр заиграл торжественный марш.

И только трубы умолкли, а механизаторы стали заводить машины, как к Гиршу с плачем бросилась женщина. Гурко растерялся, пытался успокоить плачущую… Подбежала другая женщина и, показывая рукой на уходящий комбайн, сказала:

— Леня… Леня… Леонид на комбайне.

Понятно… На комбайне ее сын, Леонид. Три года назад он попал под суд… Старуха тогда прибежала к нему, Гиршу. Правление взяло его на поруки. Теперь он комбайнер…

Через пятнадцать минут полянка опустела. Люди разошлись по своим местам. Уборка хлеба в колхозе имени Ватутина началась. На одной из машин, которая отвозила зерно, уехала на бригадный ток и Зоя Гурко.

После того как Зоя на виду у всех решительно пересекла полянку и осталась в строю трактористов, рядом с Павлом, он повеселел.

Несмотря на горячее время, Павел решил во что бы то ни стало встретиться с Зоей, но Гирш не давал ему покоя ни днем ни ночью. Он требовал, чтобы механизаторы не мчались на поля, когда выйдет из строя трактор или комбайн, а осматривали машины в порядке профилактики во время заправки.

— Потом отдыхать будем. И погуляете, и потанцуете.

— Когда пойдут дожди? — весело спрашивали механизаторы.

— Вот именно.

Все же Павлу удалось сказать Зое:

— Буду ждать тебя у реки.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Приду.

Они встретились уже довольно поздно.

— Хочу поздравить тебя, Зоя… Ты многое успела за эти два года, — сказал Павел, когда они побрели по берегу реки.

— Могу ответить тебе тем же. Больше скажу, — ты, как мне кажется, стал другим.

— Тогда, в институте, я был очень виноват.

— Не будем вспоминать об этом. Я уверена, что такое больше не повторится.

— Не повторится, — улыбнулся Павел. — Скажи мне, почему ты не отвечала на некоторые мои письма?

— Хотела тебя наказать этим. Подозрительность — худший враг дружбы.

Край неба на востоке посветлел. Павел проводил Зою до ее калитки. На сей раз ее не ждали во дворе ни Гирш, ни Матрена Григорьевна.

— Придешь к реке завтра? — спросил Павел.

— Непременно, — улыбнулась Зоя и помахала ему рукой.

Так же, как и два года назад.


Уборка подходила к концу.

Спокойной казалась лишь полная круглая луна, озиравшая рокочущие машины на полях и мчащиеся грузовики по дорогам, перевозившие на элеватор зерно…

Поздно ночью по улице шли два человека: один невысокий, худощавый, другой огромный, чуть сутулый. Казалось, они очень устали, но это была та усталость, которая бодрит, веселит душу и не дает спать.

— Приду, выпью холодную ряженку и лягу, — сказал Аким Федорович.

— А я выпью ряженку и поеду на станцию, провожать Зою, — отозвался Гирш.

— Уже уезжает?

— Вызывают ее. Поедет в Польшу на фестиваль студентов…

— Пусть едет. Теперь и в Польше будут знать, кого вырастила Дубовка. Ну, пожелай ей от меня… Да, Гирш, часа три отдохнем и поедем на семеноводческий… — сказал Аким Федорович, повернув к своему дому.