Песочные замки - страница 6

, с подновленными пожарными машинами, жалкая маленькая карусель, в заезженном круге которой возвышалась белая деревянная лошадь с красным седлом, настоящий рыцарский конь, оказавшийся здесь, безусловно, случайно.

Где это было? Это вспомнить много легче. Я возвращался к себе домой на велосипеде из Парижа в Шель через Порт-де-Пантен. Там, где теперь современный мост и ярко освещенная автострада с новым великолепным покрытием, вырисовывался тогда пейзаж, в котором было одновременно что-то от полотен Утрилло и от металлических конструкций, бывших в моде в 80-х годах прошлого века. Усовершенствование дороги оставило от этого ландшафта лишь несколько прежних названий. Короче говоря, это было на перекрестке старой страсбургской дороги и перпендикулярно отходящей от нее дороги на Сен-Дени возле Пон-де-ля-Фоли.

Поодаль, на широкой обочине, где трава была вся в проплешинах от колес велосипедов, человек со слишком светлыми глазами стоял и смотрел, как крутятся на карусели мальчишки и девчонки, маленькие бедняки из предместий между Роменвилем с его лысыми холмами и Плэном, где алчным вампиром рыскал некогда знаменитый убийца Тропманн.

Конечно, карусели — примитивные игрушки, но сколько воспоминаний связано с ними… На этой карусели за минувшие полвека покаталось, должно быть, немало Больших Мольнов[6] из старых предместий. Карусель прибыла из департамента Сена-и-Марна. Выцветшими золотыми буквами на ней был написан адрес: Барбанегр. Экут-с’иль-пле.

Напоминала ли человеку со слишком бледными глазами эта карусель так же много, как и мне? Думаю, да. Без устали глядел он на ее нескончаемый бег на месте и наверняка вспоминал о чудесах своего детства.

И вдруг началось действие, немой фильм, словно показывали старую, в царапинах киноленту.

Хорошо одетая женщина, тревожась за свое гарцующее чадо, толкнула человека со светлыми глазами. Он не обратил на это внимания. Тогда другая, одетая бедно, тоже толкнула его. Он опять ничего не заметил. Первая ограничилась тем, что косо на него посмотрела. Вторая проворчала:

— Не можешь оторваться, урод. На мальчишек тебе глазеть мешают!

Человек в куртке остановил свой холодный взгляд на той, что была беднее, и она прикусила язык. Отодвинулась, злобно показав желтые зубы.

Человек опять смотрел на карусель, а я смотрел на него.

Нет, он был не очень хорошей рекламой для аттракциона, устроенного здесь, между перестраивающимися дешевыми домами и невзрачным шоссе, по которому мчались автомобили, уносясь подальше от этой бедной воскресной окраины.

Никаких других развлечений тут не было: ни тира, где стрелок получает в награду собственную фотографию, на которой он запечатлен метким охотником, ни качелей, которые так любят девушки из народа, ни скачущих гусениц, ни автоскутеров, хотя и сталкивающихся то и дело друг с другом, но столь же безопасных и надежных, как нерасплывающиеся оксидированные краски высшего качества, какими стоило бы изобразить эту сценку: женщины самых разных сословий, облепившие карусель, которая выделяется на блеклом фоне выцветших красных домов и синей автострады, и, конечно же, приросший к месту человек.

— Ну и глаза у этого типа! — говорит вторая матрона, вновь обретая дар речи.

У нее в голове, конечно, скандальная хроника.

«Таких людей к детям близко нельзя подпускать, мамаша Вуез. Вот что я вам скажу». Именно так она и думает, как пить дать. А тут и в самом деле к человеку в канадке идет беленький мальчик с взлохмаченной головкой цвета меда. Он в рваной кофте, на голых ногах прихотливым узором размыта пыль.

Между ними происходила какая-то игра в недомолвки, мальчишка как зачарованный медленно, неровными шагами приближался к человеку в куртке, во всем этом было нечто необъяснимое и таинственное.

Теперь мне кажется поразительным, что у мальчика тоже были светлые глаза. Сколько ему было лет? Семь? А может, девять? Или восемь? Поди угадай при том чудовищном питании, которое получают дети пригородных кварталов… Во всяком случае, мальчик был не шестилетний.

Мужчина и мальчик совсем по-разному смотрят на карусель. Для мужчины — это вихрь утраченных воспоминаний, для мальчика же — прошу простить меня, что я с такой осторожностью подбираю слова, — но, право, на нем как будто было написано: «Это — счастье».