Пестрая лента - страница 13

Убедительно, с мельчайшими подробностями описывала Менакер внешний вид сообщницы. Описывала… рядовой, один из многих, эпизод их махинаций. Могла ли она запомнить такие мелочи, как цвет платка, узелок? Ведь прошло больше года?

— Расскажите, как передали вы Шляговой двести рублей 21 марта? Подробнее.

— Значит, так. У нее сумочка такая была с застежкой…

Если бы это была первая встреча. Или чем-то выдающаяся. Тогда объяснимо, что в память врезались подробности. Но запомнить замок сумочки, с которой была подруга в этот день полтора года назад? Либо феноменальная память, как у Вольфа Мессинга. Либо ложь.

И само собой на каком-то этапе следствия стало получаться так, что следователь начал выяснять и оттенять фактики, которые говорили в пользу Шляговой. В следствии была перейдена незаметная пока грань, отделяющая ложь от истины. Вместо обвинений… Да, это я записал первую пришедшую в голову мысль — «вместо обвинения…» Потому что не только мы, грешные, но и юристы иные свыклись с мнением, что следователь лишь ищет улики да припирает к стенке. Нет же: факты он добывает, которые станут либо фактами уличающими, либо… теми фактами, которые оправдывают.

То, что происходит в уме и сердце следователя, можно сравнить с самим судебным процессом. Суд, как известно, выносит приговор после изучения всех обстоятельств дела, руководствуясь законом и правосознанием. Суд официально признает человека виновным или невиновным. Следователь, в сущности, вершит тот же акт. Он решает на основе собранных улик, руководствуясь законом и совестью, предъявлять обвинение человеку или не предъявлять. Обвинительный акт — не приговор, он может быть отвергнут судом, обвинение — еще не вина. Но механизм деятельности в сущности тот же. Только перед судьями состязаются обвинение и защита. Все тут происходит открыто, гласно, в установленных формах. А следователь должен действовать так, чтобы «за» и «против» обвинения человека в преступлении боролись в его, следователя, сознании, чтобы там победила безупречно честная точка зрения. Правовая догма, коей подчинен судебный процесс, во многом заменяется в деятельности следователя догмой нравственной: его правосознание и чувство долга выносят первый приговор до того, как сядет он писать обвинительное заключение.

Иван Владимирович вызвал Шлягову. Он вновь вернулся ко всем обстоятельствам дела. Сначала вытягивая слова из отчаявшейся женщины, потом долго слушал ее сбивчивый рассказ.

— Да, я призналась, — говорила она. — Но у меня не было выхода. Подписи мои на липовых документах. Показания Менакер и Пучковой против меня. Я на коленях умоляла их сказать правду. Они меня обвинили. Я сдалась. У меня не было аргументов в свою защиту, кроме голого «не виновна». Поэтому я и сказала, что виновна.

Электронная машина эти слова отчаявшегося человека, очевидно, отнесла бы к отрицательным величинам. Интуиция опытного следователя зачислила их в актив Шляговой. Но интуиция — еще не изделие, это лишь материал или инструмент. Штуков предположил, что Шлягова не виновна в хищениях. Оставалось доказать это.

Иван Владимирович поклонник так называемых хозяйственных дел. Если в качестве критерия взять общепринятую «интересность» работы, разве сравнишь погони, схватки, поиски следов с чтением бухгалтерских документов? Там все романтично — здесь буднично и сухо. Но…

— Конечно, и сравнивать нельзя, — Иван Владимирович смеется, — романтика поиска именно в скучных, как выражаетесь, бумагах.

Когда мы встретились, Штуков только что закончил расследование хищения в одном совхозе. Воры были опытны, следы заметены тщательно. Целый месяц следователь никого не вызывал на допросы — обложился гроссбухами и тщательно изучал ведомости, акты, проводки, провел почерковедческие и бухгалтерские экспертизы. И только тогда пригласил арестованного бухгалтера. Разложил перед ним свои выкладки. Тот прочитал, вскинул глаза на следователя, крякнул:

— Самому все написать или вы будете фиксировать?

Вот и весь допрос. А речь шла о хищении 25 тысяч. Другие подсудимые у других следователей петляли, лгали, отпирались, и нервы трепались, терпение лопалось, приходилось прерывать допросы, добирать факты, по ходу дела проводить дополнительные экспертизы, а прокурору шли жалобы — арестовали-де, а вины нет, не может следователь ее доказать. А у Штукова чинно и благородно: прочитал выкладки следователя преступник и понял, что петлять бесполезно — на лопатках лежит.