Петербургский изгнанник. Книга первая - страница 7
— Плохо спала, — призналась Елизавета Васильевна, смотря в зеркальце. Под глазами её обозначились синеватые круги, бледные щёки впали. Кожа на лице словно натянулась, приобрела матово-восковой оттенок.
— Вам нездоровится?
— Нет, Дуняша, я думала…
— С Александром Николаевичем ничего плохого не случится, — угадав мысли Рубановской, уверенно проговорила Дуняша.
Елизавета Васильевна с благодарностью подняла на неё потускневшие глаза; стало легче от того, что сейчас сказала Дуняша. Рубановскую ободрила простота и уверенность её слов. Протянув руки к Дуняше, присевшей на постель, прижала нерасчёсанную голову к своей груди. На минуту тихим счастьем дохнуло на Елизавету Васильевну от сердечной привязанности и душевной простоты Дуняши.
— Дуняша, если бы мне пришлось поехать в далёкий край за Александром Николаевичем, ты не оставила бы меня?
Девушка живо откинула голову. В глазах её показались слёзы. Она молча кивнула и ещё крепче прижалась к Рубановской.
— Спасибо, родная, — вполголоса проговорила Елизавета Васильевна, — а теперь пора вставать и одеваться…
В десятом часу утра постучали в парадную дверь. Седенький слуга, много лет живший в доме Рубановских, вышел на стук, а потом, возвратясь в гостиную, дрожащим голосом доложил:
— Полицейский чиновник…
Елизавета Васильевна побледнела.
— Господи, что ещё ему, нужно? — испуганно произнесла она и попросила стоявшую около неё мать пройти в столовую.
— Пусть войдёт.
Вошёл полицейский чиновник Горемыкин, тот самый, который арестовал Александра Николаевича на даче на Петровском острове. Она узнала его по бесцветным глазам и подёргивающемуся ржавому усику.
Полицейский чиновник, сняв фуражку и прижимая её к впалой груди, учтиво поклонился и безразличным голосом объявил о ссылке Радищева в Сибирь.
Елизавета Васильевна опустилась в стоящее рядом кресло. Она не знала, что ей сказать. Она ждала этого сообщения: замену смертного приговора ссылкой ждали многие, следившие за делом Радищева. Рубановская почувствовала, как подступают неутешные слёзы, ещё одно мгновение и она расплачется.
Полицейский чиновник стоял в замешательстве. Он сделал несколько шагов вперёд и стал уверять, что в Сибири неплохая жизнь. Утешение этого казённого человека было холодным и неприятным. Оно не успокоило Елизавету Васильевну, а скорее оскорбило и озлобило. Она превозмогла себя; не хватало ещё того, чтобы показать своё горе полицейскому чиновнику!
Рубановская оставила гостиную. Уходя, она услышала размеренные и удаляющиеся шаги Горемыкина. Хлопнула дверь. «Слава богу, — подумала она, — ушёл». Появившуюся Дуняшу попросила открыть окна в гостиной, а сама направилась в столовую. Она спешила рассказать матери о своей мысли, осенившей её сегодняшней ночью. Да, она последует с детьми за их отцом в ссылку. Она разделит с Александром Николаевичем тяжкий жребий, выпавший на его долю.
Елизавета Васильевна припомнила давний разговор с сестрой. Тогда она обещала больной Аннет, охваченной мрачными мыслями, что никогда не оставит её детей. После смерти сестры Лиза привязалась к племянникам и как умела, как могла старалась заменить им мать. Она готова была пожертвовать своей молодостью во имя чего-то более важного и значимого, чем сугубо личное счастье и любовь. Девушка нежно полюбила сирот, и забота, попечение о детях сестры Аннет и Радищева составили для неё истинное счастье.
Юной девушке, с отличием окончившей Смольный институт, уже тогда пришлось помогать в воспитании детей; искренне, по-родственному привязалась она к большому семейству Радищева. Сейчас ей предстояло испытать верность обету, который она дала сестре, и мужественно последовать зову собственного сердца: «Ехать с детьми за ним, ехать неотложно, как можно быстрее». Она приготовилась к тому, чтобы отстоять перед матерью своё право на поездку в Сибирь.
Президент коммерц-коллегии граф Александр Романович Воронцов добился экстренной аудиенции. Екатерина II приняла графа в Зимнем дворце, многие залы которого увешаны картинами фламандских мастеров. Роскошь и богатство её дворца соперничали с лучшими дворцами Европы.