Петербургский пленник - страница 20
Переждав неизбежные аплодисменты, Дмитрий сказал:
— Что это еще за театр варьете? — хотите спросить вы. — Да примерно то самое, что вы уже получили в этом самом зале, то есть душевные песни и романсы под декламации, а также раскованные танцы и зонги в исполнении милых певиц. Один такой зонг сейчас прозвучит перед вами в исполнении новой звезды петербургского шансона — Полины! Песня необычная, пикантная, но достает, по-моему, до дна мужской души! Прошу, Поленька!
Загримированная под женщину-вамп Полина в черном узком кружевном платье (сшили стремительно те самые белошвейки!) и в туфлях на высоких-высоких каблуках (постарались за хорошие деньги обувщики, а дева училась ходить часа два!) подошла, безбожно изгибая талию, к «мсье Персонну», взяла у него гитару, сделала звучный аккорд и почти сказала доверительно в зал:
И после ропота слушателей продолжила:
А потом смело:
Глава четырнадцатая, в которой герой обретает кучу любовниц
Поздним вечером того же дня в труппе, в номере Лазарева произошел бунт. Бунтовала ожидаемо Варя, но с неожиданной силой. Дождавшись ухода Полины в свой номер, она смело набросилась на Дмитрия Николаевича:
— Где Вы откопали эту фифу? По-моему, она очень похожа на проститутку, про которую поет! Совершенно никакого стеснения! И так и смотрит, чтобы залезть к Вам в постель! Или она в ней уже побывала? Почему ей можно все, а мне ничего? Я не поеду сегодня домой, а останусь здесь. Пусть только явится, я ей волосы повыдеру!
— Варя, — попробовал увещевать ее Алексей. — Побойся Бога, что ты говоришь!
— А ты не вмешивайся! — отрезала бывшая прима. — От тебя нет никакого толка! Завалил своими цветами! Хотя бы поинтересовался, какие мне на самом деле нравятся… Одни краснющие розы!
— Красные розы символизируют любовь и страсть, — вступился за Алешу Дмитрий.
— Много Вы в любви понимаете! Она бывает невыносима! Или только женское сердце способно так щемяще болеть от любви? Вы же, грубые мужланы, годитесь только на эту самую страсть!
— Поедемте домой, Варвара Тимофеевна, — проникновенно молвил Алексей. — Христом Богом прошу…
— Уезжай Алеша, — так же проникновенно ответила Варя. — И не дари мне больше цветы. Хорошо?
Алексей посмотрел на нее с отчаянием, повернулся и стремительно вышел из комнаты. За ним вышли и все оркестранты.
Дмитрий прошел раз мимо умолкшей девушки, другой и заговорил медленно сам:
— Когда бы жизнь домашним кругом… Помнишь эти стихи, Варя?
— Помню, — глухо сказала Варя.
— Так вот, домашний круг у меня есть. Он далеко, очень далеко отсюда, но я помню о нем. Здесь я улыбаюсь и пою, пытаясь сделать людей чуточку счастливее, но на сердце у меня всегда есть частица скорби. Поэтому многие мои песни печальны. Вам, моим помощницам, я кажусь, наверно, демоническим мужчиной, идеальным объектом страсти, а может и любви. Но и мне не чуждо чувство прекрасного, особенно того, что заключено в вас, девушках. Да, Варенька, Полина тоже, на мой взгляд, прекрасна и тоже заслуживает любви. Притом, что ни тебе, ни ей я любви как раз дать не могу, не имею права. Что мне остается вам предложить? Только ту саму страсть, которую ты так осуждаешь…
— Я не осуждаю, — подняла глаза Варя, — я ее желаю и боюсь. Но испытать ее я хочу только с Вами, только Вы будите во мне эту бурю темных чувств!
— О-ох, Варенька… Хорошо, будь по-твоему. Я сейчас минут на десять тебя покину, а ты разбери пока кровать и устраивайся в ней.
— К ней пойдете?
— Она тоже человек и пары слов на ночь заслуживает. Прекрати волноваться, Варя. Все будет у нас с тобой прекрасно: и слова, и чувства, и ласки. Жди.
С того памятного вечера интимная жизнь Лазарева нормализовалась — правда, в шведском варианте. Да и то не в шведском (втроем они в постель не ложились), а, пожалуй, в мусульманском. Главное, девушки совершенно успокоились (брак с любовником им не светил) и как любовницы и сотрудницы они были выше всяких похвал. Вот только Алексей взбрыкнул и ушел от них в другой ресторан, где стал исполнять набор уже заученных песен — да бог с ним, не обеднеем.