Петька шевелит мозгами - страница 8
— Давай-ка, Воротников, потолкуем!..
И повел Петьку в комнатку к себе при клубе. Запыленно, задымлено там, книжки навалены кругом, на стенах таблицы, расписания и Ленин-Троцкий.
— Садись, брат, да рассказывай! — и глядит на Петьку; чуть-чуть прищурился: не то сердится, не то смеется.
О чем рассказывать — Петька не знает. Тогда политрук давай у Петьки душу мотать: как да что; что дома делает, кто родители, чем живут, как за отрядом бегал, правда-ли, что Петьке белобандитов растреляных жаль.
Сидит Петька на табурете, поскрипывает ножками расшатанными. Отвечает. На все отвечает, на последний вопрос тоже:
— Жалко...
— Эх, ты? — усмехается политрук. — А еще в добровольцы лез. Как же ты этак-то, если тебе жалко?
Тогда Петька вдохновляется, загорелась в нем мысль какая-то (может быть, вот сейчас только и родилась в нем по-настоящему):
— В добровольцы я хоть сейчас!.. — сверкает он глазами.
— Как же это так! — улыбается политрук. — А не жалко?
— То на войне! — вспыхивает Петька. — В сраженьи... а не так...
— Как это «не так»? — вгвазживается политрук глазами своими в Петьку. — Объясни-ка!..
Но где-же Петьке объяснить?! Слаб Петька. Против политрука куда ему устоять. А тот давай крыть его, давай объяснять да разъяснять что и к чему.
Устал Петька.
Политрук отчитал его. Задумался.
— Вот что, — говорит, — Воротников. Я тебя в группу запишу... Будешь учиться... Ты, я вижу, лодырь большой... Воевать еще успеешь. Поучись-ка!..
Потом помолчал, подумал, поднял вверх палец, весь в чернилах замызганный:
— Революция, брат, эта штука серьезная. Да. Тут, если нюни распустишь, мало добра выйдет...
И этим же пальцем легонько толкнул Петьку в плечо:
— Ну, ступай!.. Начни-ка мозгами шевелить!
И опять началось: книжки, тетрадки, скорчившийся над ними Петька, окрики на Юлию Петровну: «Да не мешайте вы, мамаша!»
Ходит Петька на собрания группы, впитывает в себя премудрость новую. Борется со скукой, выползающей потом со страниц сухих, четких, немногословных книжек. Тяжело. Трудно, очень трудно шевелить мозгами по-настоящему. Но терпит Петька, одолевает. Кряхтит, а тянется вперед.
И уже теперь властней и серьезней отвечает матери, когда та хнычет и притворяется всеми обиженной:
— Перестаньте!.. Видите, делом занимаюсь!
Юлия Петровна настораживается: что-то новое в Петькином обращении, во всей повадке его.
XII.
Сидят вокруг стола, чай с блюдечка пьют, разговаривают. Зной ползет через открытое окно, жаром пышет кипящий самовар; жаром облило, опалило лица.
Воскресенье.
Всю склоку и дребедень будней сволокли приятельницы Юлии Петровны, все обиды свои, все куриные радости собрали и выкладывают теперь друг дружке.
Свою обиду выкладывает и Юлия Петровна (а за обидой чуть-чуть блещет еще несозревшая радость):
— Опять у меня Петечка за книги эти принялся.. Сидит над ними, в тетрадки что-то пишет... Не знаю, к добру-ли...
— Ничего, бросит скоро!
— Отстанет...
— Надоест, как недавно, да и бросит.
— Не беспокойтесь, милая!.. Какая ему сладость в этих книжёнках!
— Нет уж, — вздыхает Юлия Петровна. — Пожалуй, крепко он за них теперь принялся... Да вот, поглядите — разные науки стал учить. Не знаю уж какие.
Приносит Юлия Петровна Петькины тетрадки. А среди приятельниц ученая — епархиальное когда-то окончила. Берется она за Петкины каракули, губы брезгливо и обиженно поджимает. Видит: «Политэкономия», «История Ревдвижения».
— Да это, — говорит, — и не науки вовсе. Так это, не настоящее. И не по грамматике написано... Нет, ерунда это.
И летят Петькины тетрадки и книжки на пол. Юлия Петровна обиженно наклоняется за ними.
— Зачем же кидать? — сухо говорит она и уносит Петькино добро на старое место.
— Зачем же кидать? — повторяет она и вдруг прибавляет неожиданное (вот-вот где эта радость-то созревает!) — может быть, и выйдет из всего этого какой-нибудь толк!..
Течет через окно зной, замирает в самоваре клокот и фырканье, опоражниваются и вновь наполняются разнокалиберные, в разное время понакупленные чашки.
Но вяло разговаривают приятельницы. Чаще вздыхают и наливаются горькими мыслями.
XIII.
Петька выходит из клуба. Петька только что был в библиотеке. Он издали глядел на длинные ряды книг, расставленных по полкам. Чорт знает, сколько их там: толстые, большие, тоненькие, маленькие, разбухшие от старости и еще свеженькие, нарядные. Сколько времени нужно, чтоб все перечитать? Сколько длинных часов, безмолвных часов нужно, чтоб одолеть всю эту премудрость?