Петр Чайковский. Бумажная любовь - страница 11
За все надо платить — понадобятся средства, которых у него нет. Разве что… Впрочем, она писала, вернее, давала понять, что деньги у нее есть… Правда ли это?
Охватив руками готовую буквально расколоться от дум голову, Чайковский расхаживал взад-вперед. Несколько глотков коньяка помогли успокоиться, он постоял, дожидаясь, пока мысли упорядочатся, а потом, не присаживаясь, написал Антонине Ивановне совсем короткое письмо, сухое, холодное, почти официальное. Письмо, ставящее крест на дальнейшей переписке. Теперь можно и спать.
Решение принято, но почему на душе так неспокойно? Какая-то мысль мешает уснуть. Мысль, связанная с перепиской. Надежда Филаретовна? Нет, при чем здесь она?
Кто еще писал ему? О господи — не ему, конечно же, не ему писала Татьяна Ларина! Она написала Онегину! Такое письмо… Леля никогда не мог спокойно прочесть это место у Пушкина — начинал рыдать взахлеб. Место и впрямь проникновенное… Как там, дай бог памяти:
Как же это письмо непохоже на письма девицы Милюковой! Но, полно вспоминать о том, кто не заслуживает воспоминаний. Никакой Антонины Милюковой он не знает и знать не хочет! А письмо Татьяны определенно звучит, звучит!
Нет, это тема! Черт возьми — это именно то, что он искал так долго! Вот она — его будущая опера! Какое чудное сочетание откровенности и целомудрия! Недаром Лавровская давеча советовала ему обратить внимание на «Онегина». Он не придал значения ее словам, поскольку Евгений Онегин ему никогда не нравился, но к черту Онегина! Татьяна станет героиней его оперы! Нет, надо будет при случае поблагодарить Лизавету Андреевну за удачную подсказку…
Перед глазами возникла Татьяна Ларина, пишущая Онегину. Да, пожалуй, вот такую женщину он и желал найти. Сколько мудрости вложил поэт в слова юной девушки!
Недаром говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!». Назойливая корреспондентка, сама того не желая, подала ему превосходную мысль!
Громкий смех барина разбудил чутко спящего Алексея. Он вскочил, зажег свечу и, держа ее в левой руке, не одеваясь, в том, как был, поспешил к нему, шлепая по полу босыми ногами. Вбежал и увидел Петра Ильича, сотрясающегося от смеха лежа на диване. Услышав Алексея, он привстал и произнес: