Певучий туман - страница 2

Она прошла мимо. Я продолжал стоять. Она сделала несколько шагов, все медленнее, медленнее, и остановилась.

— Послушайте, — обеспокоенно сказала она, — давайте я вас выведу на вашу улицу.

— Но вам из-за этого лишний крюк делать.

— Нет, мне все равно, я ведь прогулка… — она не сразу находила нужное слово, фразы у нее получались забавно неправильные.

Мы шли рядом, но я не стал брать ее под руку и держался ближе к забору. Прутья кустов высовывались через штакетник, цеплялись за пальто, били меня по ногам.

— Какой интерес гулять в такую паршивую погоду? — спросил я. — Смертная тоска.

Она едва усмехнулась, одними губами, непонятно и снисходительно, — мол, «разве вам понять». Это рассердило меня. Я выложил ей все, что думал про этот унылый дачный город, про его обитателей, про этот гнилой туман. В хорошую погоду я сам не прочь пройтись по Арбату, потолкаться на улице Горького, но какое может быть гуляние там, где вместо людей слякоть и тишина, от которой глохнешь.

— Неужели вы не слышите? — сказала она с удивлением. — Он поет.

— Кто поет?

— Туман.

— Да? — вежливо удивился я.

Мы остановились у каменного особняка, белеющего башенками в глубине сада. Где-то пролаяла собака. Потом далеко прогудел паровоз. Я пожал плечами и рассмеялся. Она сморщилась и приложила палец к губам. Бледное лицо ее чуть запрокинулось, глаза полузакрылись, она явно что-то слушала. Я поднял голову. Постепенно лицо стало ощущать движение водяной пыли. Ветви липы надо мной блестели. Каждая самая тонкая веточка сверкала крупными каплями, похожими на почки. Капли срывались и падали. Я услыхал, как они падают. Шлепаются об асфальт. Бубнят по опавшему листу. Чем дальше от меня, тем звук был чаще, слабее. В темноте сада он смешивался в шепот. Но потом и там ухо стало различать дробность. Что-то шуршало, всхлипывало; сверху, очевидно, с цинковой крыши дома, струился жалобный перезвон. Капля падала мне на плечо, и раздавался удар, ощутимый всем телом, как стук по барабану.

Я посмотрел на свою спутницу. Она, улыбаясь, покачала головой: нет, не то. Меня начала занимать эта игра. Теперь звуки неслись ко мне отовсюду. Земля, деревья, дома — все звучало в каком-то невнятном ритме.

Мы медленно пошли вперед.

— Тише, — сказала она. — Прислушайтесь.

Я старался ступать бесшумно. У маленького домика с закрытыми ставнями вода падала на железный лист, тревожно звеня, и капли, проносясь сквозь полосы света, испуганно взблескивали.

Вот тут-то я наконец услышал песню. Настоящую песню, сопровождаемую звоном воды. Я покосился на мою спутницу. Она пела очень тихо, хрипловатым, сдавленным голосом, вероятно стесняясь меня и все же не в силах удержаться. Пела на своем языке, я уловил лишь грустный мотив. Водяная пыль посеребрила ее чистый лоб, щеки, влага оседала на тонком пушке, и от этого казалось, что лицо ее окружено слабым светом.

Поймав мой взгляд, она нахмурилась, смолкла. Но я продолжал слышать песню. Даже не слышать, а чувствовать. Так поют шепотом. Я сам так иногда пою на работе, чуть шевеля губами, когда дыхание заменяет звук. Почти беззвучная мелодия шелестела со всех сторон, рождаясь где-то рядом. Стеклянно, едва уловимо пела вода, разлитая в воздухе. Может быть, тут действовало трение водяной пыли, сливающейся в капли, может быть, шорохи и шумы ночи, звеня, отдавались в моросящем тумане. Я почему-то обрадовался, услыхав это пение. Туман действительно пел… А может быть, мне все это казалось?

— Ну вот и ваша улица, — сказала она. — Идите прямо, прямо, там гостиница.

Я выругался про себя. Вместо того чтобы завязать знакомство, — я всю дорогу молчал, занимаясь какой-то чепухой.

— Спасибо, — пробормотал я.

Она потуже завязала платок.

— Можно мне погулять с вами? Немного. Совсем немножко. — Черт знает, как вырвались у меня эти жалкие мальчишеские слова. Никогда не следует обезоруживать себя перед незнакомой женщиной, у нее сразу пропадает всякое любопытство.

Но ее почему-то тронула эта просьба. Она внимательно посмотрела на меня:

— А вам не нравилось гулять в такой погоде.

— Глупости, — быстро сказал я. — Не обращайте внимания, — и опять я сказал не то, что следовало.