Пи*ец, сказал отец - страница 25

— Ну как, брательник? Красивая или так себе? — спросил я во весь голос.

Тут папа проснулся, и лицо Ивэна исказилось от ужаса.

— Ну как дела, великан? — спросил папа, запахнув на себе халат.

— Ничего, нормально, устал очень, — пробормотал брат, устремляясь к своей двери.

— Не ерунди. Подь сюда и расскажи мне все по порядку.

Обычно Ивэн тих и кроток. Но бывают в его жизни и срывы — очень-очень редко.

— Она ординатор в нейрохирургическом отделении, а раньше была мисс Оклахомой или типа того! — выкрикнул Ивэн и вдруг испепелил нас взглядом взбеленившегося наркомана.

— Знаю. Здорово, правда? — откликнулся папа, недоумевая, чем Ивэн недоволен.

— Да уж! Так здорово, что просто пиздец! Я в двадцать восемь лет живу с родителями! Я же в ебаном «Хутерсе» посуду мою!

Ивэн редко ругался нецензурными словами, а уж в разговоре с папой — никогда, что бы ни происходило. Не знаю даже, как папа воспринял его вспышку — рассердился или удивился. Но вскоре отец совладал со своими первыми эмоциями и сощурил глаза:

— И что ты этим хочешь сказать, паршивец?

— Я хочу сказать, что унизительно сидеть в кафе с женщиной, которая наверняка привыкла встречаться с врачами, манекенщиками и типа того!

Помедлив, Ивэн добавил:

— Я ей не пара! Я чуть не умер от унижения!

Эта фраза подействовала на папу, как красная тряпка на быка.

— Ты ей не пара? — тихо повторил он, опустив взгляд. И снова: — Ты ей не пара? — Словно Индиана Джонс, пытающийся расшифровать предсмертные слова дикаря из неведомого племени.

Затем папа вскипел:

— Ой, бля, какая же у тебя хуйня в голове!

Я выскользнул из гостиной и занял наблюдательный пункт в коридоре, чтобы ничего не упустить.

— Ты ей не пара? — еще раз повторил отец. — Откуда у тебя вообще такие мысли? Ты мужчина, она женщина, черт подери! Остальное не в счет!

Перепалка переросла в невразумительный вой на два голоса. Через несколько минут Ивэн юркнул в свою комнату. Я заглянул в гостиную и подметил: папа раскаивается. Обычно после споров он багровеет от гнева, но ничуть не сомневается в своей правоте: ни дать ни взять знаменитый иностранный президент, которого пытаются освистать в ООН. Но на этот раз лицо у него было печальное. Я пошел спать, рассудив: папу сейчас лучше не дергать.

Несколько дней мы не обсуждали случившееся. Я думал, ссору замяли. Но через неделю папа вернулся с работы и заявил нам с Ивэном:

— Садитесь в машину, едем ужинать в «Блэк Ангус».

На мой вкус, «Блэк Ангус» среди стейкхаузов — все равно, что «Канзас-Сити роялз» среди бейсбольных клубов: по формальным признакам ничем не хуже других, но почему-то не вызывает восторга.

— «Блэк Ангус»? — разочарованно переспросил я.

— Не привередничай! — прикрикнул папа.

Мы приехали в «Блэк Ангус», устроились в темной кабинке с потертыми кожаными сиденьями, и папа заказал три стейка из вырезки — свои любимые. Понятия не имею, о чем думал в тот момент Ивэн. Я же гадал, за каким чертом папа повел нас в стейкхаус: сегодня вроде никакого праздника нет и отмечать нечего. А ведь у нас в семье стейк — блюдо для особых случаев.

Папа поболтал с нами о том о сем, спросил, как наши дела, как прошла неделя. А потом, когда нам подали стейки, объявил:

— Сейчас я расскажу вам, как заразился мононуклеозом[9] от одной стюардессы.

И принялся рассказывать долгую запутанную историю: как он познакомился со стюардессой, как они «провели время вместе», во что это вылилось…

— И вот я всем раззвонил, что подцепил мононуклеоз от стюардессы. А знаете почему? Сам дивился, что такая роскошная баба — и вдруг дала мне, замухрышке! Вот и хвалился этим говенным мононуклеозом! А потом получил осложнение — синдром Гийена — Барре.[10] Это, я вам скажу, не шутка. Я загремел в больницу, еле жив остался. Итак, к чему я все это рассказал? Я очень долго не врубался, что в глазах женщин кой-чего стою. Да, не врубался, что я и сам по себе кой-чего стою, и мононуклеозом хвастаться необязательно.

Повисла пауза. Все мы сидели молча. Потом папа подозвал официантку и сказал:

— Дайте-ка меню десертов, хочу себя побаловать.

Мы с Ивэном переглянулись, гадая, что нам теперь приличествует делать — прокомментировать рассказ или промолчать.