Пикассо - страница 12

стр.

Тут его лицо разъято, разделено на грани: большие геометрические плоскости произведений, непосредственно предшествующих возникновению кубизма, здесь теряют связи, гарантировавшие органичность формы, требуя от зрителя интеллектуального понимания. Цвет изображения стремится к унификации, рождается общий тон, который - как уже было во время "голубого периода" - граничит с монохромностью. Через несколько лет, с распространением кубизма среди других французских художников, портрет станет своего рода эталоном, стандартом "а ля Пикассо". Приведем в качестве примера "Посвящение Пикассо" работы Хуана Гриса, где декомпозиция изображения следует сложному геометрическому образцу портрета Воллара.

Необычный угол зрения

В картине поражает прежде всего неожиданный угол зрения, благодаря которому можно видеть даже затылок головы Воллара. Кроме портретов Воллара и Уде Пикассо создает также и портрет своего друга, торговца Даниэля Канвейлера.

Коро в обмен

"Портрет Вильгельма Уде" (1910, Сент-Луис, Пулитцер). Уде был одним из первых, кто приобрел произведения Пикассо. Он входил в группу, объединенную вокруг Гертруды Стайн. В обмен на портрет он подарил Пикассо картину Коро.


Портрет Амбруаза Воллара

Масло, холст 92x65 см, 1910 Москва, ГМИИ им. А.С.Пушкина.


Натюрморт с соломенным стулом

Беспощадность кубистических деформаций в начале периода кубизма резко обособила произведения Пикассо и Брака. Они чувствовали потребность перенести на холст детали, которые позволят угадывать сюжеты. Они вставляли в картины фрагменты рисунков в реалистической манере и проштампованные письма. Художественный язык не повторял реальность, а ссылался на нее, используя особый инструментарий, но будучи совершенно автономным. Наиболее выдающейся частью этого процесса стало изобретение коллажа. Желая изобразить стул, Пикассо приклеивает на холст кусочек вощанки с отпечатком соломенного плетения стула и окружает картину по периметру веревкой. Это обманчивое изображение на самом деле усиливает отнюдь не обманчивое впечатление от рисунка, утверждая обособленность современного художественного выражения. Это важнейшее произведение, предваряющее многие поэтические творения будущего, от ready-made до поп-искусства. И Пикассо, прекрасно осознавая это, не желал с ним расставаться.

Портрет газеты

Пикассо часто использовал в картинах титульные листы и страницы ежедневника "Журналь", который тогда читал.

Предметная живопись

Гертруда Стайн писала: "Он начал развлекаться, создавая картины с листами цинка, жести, папье-колле. Из всех этих вещей он создавал не скульптуру, но живопись". "Гитара, ноты и стакан" (1912, Музей искусств Марион Кооглер Мак Ней, Техас).


Натюрморт с соломенным стулом

Масло, холст 29x37 см, 1912 Париж, Музей Пикассо

"Стол с бутылкой и стаканом" (1912)

"Мертвые птицы" (1912, Мадрид, Прадо).


Флейта Пана

С концом войны неугомонный, беспокойный дух авангарда решает перевернуть традицию. Этот рисунок убедительно иллюстрирует способ, которым Пикассо отреагировал своим творчеством на создавшуюся ситуацию. Осознавая свои возможности и считая период кубизма законченным, Пикассо не намеревается более меряться силами с реальностью и бросает вызов самому сокровенному в истории официального искусства.

Внимание к размерам, поддерживавшее творческий поиск в период кубизма, превращается теперь в медитацию на тему классической линии французской живописи, от Пуссена до Давида и Энгра. Даже экономное использование палитры, содержащей теперь исключительно вариации нескольких основных тонов, нацелено на то, чтобы подчеркнуть строгость, которой отмечена данная стадия его искусства. Нельзя недооценить и интерес к греческой и римской живописи и скульптуре, возникший у художника после посещения Помпеев во время поездки по Италии.

Балет

Внизу "Женщины, бегущие по пляжу" (1922, Париж, Музей Пикассо). Это произведение стало символом неоклассического поиска, которому Пикассо посвятил начало двадцатых годов. Картина послужила украшением театрального занавеса для "Голубого поезда", балета, поставленного русским хореографом Дягилевым на музыку Дариуса Мильо и текст Жана Кокто.