Пилигрим - страница 11

Шеф с «узи» понял настроение своих легионеров и завопил:

— Живым брать! Колеса! Колеса пробейте!

Но его никто не услышал. Кому нужен живой придурок с пистолетом. А резина, да еще такая хорошая, стоит хороших денег.

Тогда начал я: прошел к задней стенке машины, взял висящий в специальном креплении баллон, очень похожий на огнетушитель, приоткрыл чуть стекло — заднее окно выходило на «чероки» — и открыл баллон на полную.

Шеф как раз садился в машину, тыча пальцем в мобильный телефон. Ноги его так и остались в джипе, а остальное вывалилось наружу. Головой вниз. Очень неудобная поза, но он даже не заметил.

Остальной народ тем временем толпился у кабины и царапал прикладами двери.

Я открыл другое окно и швырнул им под ноги газовую гранату. Это вам не газовый баллончик. Не все выживают. Но все же легче, чем осколочная. Хотя вырубаются все. Я стал выбираться, расталкивая вперед и назад «додж» и «чероки».

Чья-то рука попала под колесо и неприятно хрустнула. У меня не было времени ждать, пока газ рассеется. Да и желания кого-нибудь из них оттаскивать из-под колес тоже не было. Хотя и нарочно не наезжал…

Мне было все равно.

Я поставил машину в удобную позицию и вышел посмотреть — что же получилось? Оружие собрать. И вообще — добычу.

Захватывающее занятие — сбор добычи. Ведь даже у этих нищих говноедов могло оказаться что-нибудь интересное. В смысле оружия.

Уж не говоря про «узи» и «чероки».

Итак: два дробовика, пистолет Макарова с двумя патронами и даже самая настоящая трехлинейка с примкнутым треугольным штыком. Отлично сохранившаяся. Раритет. В песках пустыни, что ли, держали ее закопанной с Первой мировой… Я понюхал ствол — из нее не стреляли. И хорошо. Стекла, пожалуй, выдержали бы, а вот двери… Пуля из этого длиннющего приспособления для убийства летит около двух километров. И — оптический прицел. Тех еще времен, но явно рабочий.

Это уже серьезно. Надо будет проверить, насколько этот прицел нынче прицелен.

«Макара» брать с собой никак нельзя. Неизвестно, в кого ушли остальные пули из обоймы. Пушка наверняка «темная». Если не «мокрая».

А теперь — главное. Шеф, владелец престижных «узи» и «чероки». Он был все еще в глубоком отрубе. В кармане — беретта. Дорогой пистолет. Документы, судя по всему, настоящие. И долларов — тьма-тьмущая. Непонятно совершенно, зачем с такими бабками затевать игры со стрельбой. Конечно, он был уверен, что будет игра в одни ворота… А! Чего гадать! Сейчас узнаем.

Я втащил его в «уазик», сковал руки наручниками сзади так, что вертикальная стойка оказалась между ними. Налил на тряпку нашатыря и приложил к лицу. Он очнулся. Скользнул взглядом вокруг. Оценил ситуацию. Похоже, она не показалась ему радостной. Но и безнадежной не показалась. Мысль судорожно билась в поисках первого хода. На пути к выходу.

— Могу дать много денег, — быстро проговорил предводитель бойцов пустыни. Как бы прикрылся от случайного, на эмоциях, выстрела.

— Обязательно дашь, уж не без этого, — многозначительно пообещал я, — но этого, понимаешь, недостаточно. Только чистосердечное… ну и так далее. Мне чрезвычайно интересно, какого хрена вам от меня надо было. Ехал, никого не трогал… Валяй, выкладывай, пока я совсем не рассердился.

И он начал рассказывать. Пургу мести, конечно. Мол, сидели, пили чай и вдруг вбежали в избу дети… Дяди, дяди, там военная машина гуляет сама по себе, одна и без охраны. А у них как раз с патронами проблемы. И вот…

Кто же мог подумать, что здесь этакая крутизна.

— Так ты местный, — обрадовался я, — из соседнего кишлака. Или там аула.

— Да нет. Я так, у знакомого в гостях был. По своим делам. Ну, ребята и уговорили поехать. Надеялся оружием разжиться. Да и помочь. Что они со своими пукалками?.. Вон ты как быстро их.

— Придется все подробненько рассказать. Что за дела, что за ребята. Ты ведь меня убить пытался. На улице уже один труп есть. И еще будут. То есть не важно уже, сколько именно. И чьи именно. И если сейчас то, что ты мне расскажешь, не совпадет со словами твоих ребят, тебе будет очень больно.

В этот момент он вдруг шарахнулся назад, насколько позволяли скованные руки, и прижался к стойке, глядя с ужасом за мое плечо. Он орал так натурально, что я обернулся.