Пинакотека 2001 01-02 - страница 22
26* Сказание, как сотворил. Бог Адама // Памятники, литературы Древней Руси. XII век. М., 1980, с. 151, 153; Новейшие исследования. эсхатологических проблем 1492 года см: Беляков А., Белякова. Е. О пересмотре эсхатологической концепции на. Руси в конце XV века. // Архив русской, истории, 1992, № 1. Юрганов А. Категории русской средневековой культуры. М., 1998.
27* Даниил, 12,1: «И во время оно востанетъ Михаилъ князь великий стояй о сынехъ людей твоихъ: и будешь время скорби, скорбь якова не бысть […]: и въ то время спасутся людие твои, в си»
28* Царь Иоанн Васильевич Грозный. Духовные песнопения и мо- литвословия. М., 1999, с. 96-112.
29* Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993 (репринт издания 1981), с. 84.
30* Rojdestvensky «О. Добиаш-Рождественская »О. Le culte de Saint Michel et le Moyen Age latin. Paris, 1922, p. XIII; о значении имени Михаил в контексте эсхатологических предсказаний Мефо- дия Патарского см.: Юрганов А. Категории русской, средневековой культуры. М., 1998.
31* Ломоносов М. Ода на день восшествия на. всероссийский престол […] Елисаветы Петровны 1747 года. // Ломоносов М. Избранные произведения…, с. 123.
«В садник, Папою венчанный…»
Екатерина Ларионова
1. Наполеон Бонапарт Французский лубок. Около 1810
Роль «наполеоновской легенды» в литературной мифологии XIX века вполне сравнима, по мнению современного исследователя, с ролью, отводившейся в гомеровской литературе Гектору или, скажем, Ахиллу 1* . Легенда о Наполеоне начала твориться еще при жизни французского императора и при его непосредственном участии. Общие контуры образа императора-воина, великого полководца, проницательного и твердого правителя, готового всем пожертвовать ради любимой Франции, страшного для своих победителей даже в плену и бессилии, были закреплены в «Mйmorial de Sainte-Hйlиne». Плоды победы антинаполеоновской коалиции не всем казались прекрасными. Невеселые размышления о причинах величия и упадка французскох! империи, нахлынувшие на европейское общество в годы, последовавшие за реставрацией Бурбонов, создавали питательную почву для наполеоновского мифа. Изгнание и смерть отверженного людьми героя на затерянном в морях скальном острове окрашивали образ императора в трагические тона, делая его бесконечно притягательным для романтического сознания. Индивидуализм, одиночество, презрение к миру – казалось, в образе Наполеона нашли реальное воплощение все черты входившего в моду байронического героя. Литературному образу соответствовала быстро складывающаяся иконография.
стоявший в деревенском кабинете Евгения Онегина, стал в 1820-е годы даже в России обязательной принадлежностью жилища образованного молодого дворянина.
Русская литература также внесла свою лепту в создание общеевропейского наполеоновского мифа. Время наибольшей популярности его в России, как и во Франции, связано с эпохой романтизма. Однако русские поэты 1830-1840-х годов, поколения Лермонтова, лишь с разной степенью полноты варьировали уже устоявшуюся «наполеоновскую легенду». Гораздо интереснее в историко-литературном ракурсе предыдущее десятилетие – время ее становления, связанное с именем Пушкина.
Основные вехи отношения Пушкина к Наполеону определены 2* . Свидетель войны 1812 года, Пушкин в ранних своих стихах отдал дань общерусским антинаполеоновским настроениям. В патриотической поэзии периода войны 1812 года, в журнальной публицистике, в ораторской прозе Наполеон представал кровожадным тираном, воплощением сил зла. Так и у Пушкина он «губитель» («На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году», 1815), «хищник» («Наполеон на Эльбе», 1815), «злодей», «ужас мира» («Принцу Оранскому», 1816), «самовластительный злодей» («Вольность», 1817) и т. д. В последующие годы Пушкин, подобно многим своим современникам, переживает период романтического увлечения Наполеоном, свидетельством которого стала ода «Наполеон», написанная в 1821 году после известия о смерти сверженного императора. В этой оде, которую сам Пушкин, впрочем, не считал удачным стихотворением, еще встречаются прежние антинаполеоновские формулы («кровавая память», «тиран»), но они растворены в откровенно восторженных интонациях: Над урной, где твой прах лежит, Народов ненависть почила И луч бессмертия горит. Наполеон для Пушкина теперь «великий человек», «могучий баловень побед», с ним прочно соединяется эпитет «чудесный», а важной темой становится один из общеевропейских поэтических мотивов «наполеоновской легенды»: