Пиноктико - страница 9
Но я прервал её:
— Штефи, слишком много Климта… Да и вообще культуры… Для меня в один день…
— Должна ли я это понимать так, что ты не хочешь идти со мной на вернисаж к Тэду? — сказала Штефи каким-то странным голосом…
— Что ещё за Тэд? — спросил я.
— Я тебе говорила…
— Я забыл…
— Он — повар, художник и гитарист.
— Ну, это ещё ничего, — сказал я. — А что он играет?
— Блюз-рок, переходящий местами в драм-н-бейс… Он вообще-то из Австралии.
— Абориген?
— Почему ты издеваешься?
— Почему я издеваюсь? Я слышал, что там ввели специальную программу для поддержки художников-аборигенов, им теперь намного легче попасть в галереи, чем просто австралийцам… Поэтому некоторые художники выдают себя за аборигенов… Так что твой Тэд вполне может быть аборигеном, даже если он не абориген…
— Смотри, — сказала вдруг Штефи и показала рукой, — вот он, настоящий абориген.
— Да нет, просто бомж. При этом вряд ли австралийский, — сказал я, глянув туда, куда она показала.
На другой каменной плите, гораздо более основательной… Возле самой опоры моста лежал человек, которого мы перед этим видели в драном кресле, стоявшем в высокой траве…
В районе Райхенбахбрюке Изар начинает делить своё русло поровну с широким травяным лежбищем — излюбленным местом множества котиков и кошечек, по вечерам там горят факелы, огромная поляна у воды занята так плотно, как будто там дают концерт… Впрочем, мы в тот день были там в полдень, и кроме нас и бомжа с собакой никого не было, только зелень травы и зелень воды — все оттенки зелёного, и пятном на этом — красное кресло, в котором сидел белый человек…
Так мы его увидели с моста, а когда спустились к воде, он уже не сидел в кресле, а лежал у бетонной опоры моста на полотенце и больше не белел…
Полотенце было светлым, может быть, даже белым — когда-то, поэтому на его фоне… И ещё: рядом с ним мы теперь увидели большую — и действительно белую — собаку. Наверное, именно это заставило Штефи возразить мне:
— Он не бомж.
— Ты думаешь? — сказал я.
— Уверена, — кивнула Штефи.
Или всё это мы обсуждали уже после того, как этот тип обратил на себя наше внимание тем, что снял трусы у нас перед носом…
Он вдруг встал со своей подстилки и пошёл прямо к нам. Почти голый — в трусах-обтрёпках, загорело-грязный, местами покопанный — густые синие ссадины или царапины… Не думаю, что для Штефи это было такое уж приятное зрелище, хотя по-своему он был ничего…
В каждом мускуле его чувствовалось что-то первобытное…
Мы сидели так близко к воде, что можно было касаться волн пятками — что Штефи и делала, вода ведь была везде, и там, где этот тип был перед этим… и зачем он пошёл именно туда, где мы сидели?..
Нет, какого чёрта он должен был заходить в воду именно в том месте? Прямо перед нами?
Этот тип подошёл к нам вплотную и сказал: «Прошу прощения, я купаюсь без трусов».
Он как бы даже извинился, но таким голосом, что это выглядело скорее как издевательство. У нас просто не было в этот момент слов, мы со Штефи, как загипнотизированные, молча смотрели, как он снимает синие трусы, входит в воду, окунается и сразу же выходит, после чего — это было во всей последовательности его действий, пожалуй, самое отвратительное — он стал отряхиваться, как собака…
При этом собака как раз оставалась вдалеке, у его подстилки… Ей было как будто стыдно за своего хозяина, который стоял так близко к нам, что не одна или две… А просто все брызги полетели на нас…
Это был омерзительный душ, его тело не могло отмыться за такое короткое погружение в воду, и то, что с его поверхности теперь летело прямо на нас…
Мне показалось в этот момент, что потемнело вокруг…
Я открыл было рот и хотел крикнуть, чтобы он убирался прочь, но вдруг осознал, что бесполезно — именно потому, что это бомж — ему всё как с гуся вода…
Я схватил Штефи за руку, и мы буквально перелетели с ней на другое место, это случилось практически мгновенно…
И вот мы уже снова сидели, точно так же, как перед этим, возле Изара, глядя на рифлёную воду…
— Arschloch[7], — сказал я. — Arschloch, Arschloch, Arschloch!..
— А чего это ты теперь его обзываешь? — сказала вдруг Штефи с нескрываемым ехидством. — Когда он ушёл? Почему ты ему это не сказал?