Пионер, 1954 № 02 - страница 3
«Подведут… Ой, подведут, черти!» - шепчет мне Шурка.
И я тоже сижу, считаю, а сам думаю, как бы не подвели!
Шурка положил перед собой тетрадку и крупно так вывел: «18.541 р. 25 к,». И вот приходит минута: по взводам всё проверено и записано, надо подводить общий итог. Шурка берёт карандаш и начинает считать. Считал, считал, потом как бросит карандаш. «Не могу, - говорит. - Считай ты, Колька!»
Колька сел и начал вслух: «Три, да четыре, да пять, да один, да девять…» И пишет первую цифру итога: «5». Мы все закричали:
«Правильно!»
А Шурка шипит:
«Подумаешь, правильно! Рано обрадовались. В копейках никто врать не будет».
Так мы считали. Когда дошло до десятков, Колька ошибся в подсчёте; его тут же стукнули по затылку, и никто за него не заступился. А под окном столпились коммунары и ждут.
Наконец подсчитали. Объявляет Колька общую цифру: «18.506 рублей 25 копеек». Стало быть, недочёт тридцати пяти рублей всего-навсего! Ну, это ещё не беда. Тут только мы почувствовали, до чего устали от волнения; кажется, легче было вагон дров переколоть. Но всё-таки противно: есть кто-то подлый среди нас. Хоть мы и думали про себя, как бы не подвели, а всё-таки надеялись, что всё сойдётся… Шурка высунулся в окошко и говорит:
«Подсчитали. Тридцать пять целковых не хватает».
Там тоже молчат, не радуются. Шурка и говорит:
«А все отдали бумажки?»
«Все», - отвечают ему.
И тут Шурка как хлопнет себя по лбу.
«Ах, я старый чурбан! - кричит. - Ах, собака! Нате!»
Выхватил из кармана бумажку и бросил на стол, а на ней расписка, что Александр Жевелий получил в счёт заработка тридцать пять рублен. Мы все и хохочем и ругаем его, - дескать, вот голова дырявая, из-за тебя зря расстраивались. А Колька подскочил к окну и кричит: «Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!» За окном все, как один: «Ур-ра!» А Антон Семёнович спокойно так говорит:
«А по-моему, иначе просто быть не могло».
Вот вам и вся история. Так-то!
- Ух ты! - сказал Петька.
Другие тоже как-то облегчённо зашевелились вокруг меня. И тут я перехватываю странный, напряжённый взгляд Репина. Он сразу отводит глаза и с наигранным безразличием произносит:
- Король, а горн ты что, загнал?
- Чего? - Король недоуменно подымает брови.
Всплеснулся шум и тотчас замер. Всё стихло, как перед грозой. Удивительно: никто, никто, даже Петька не только не начал разговора о горне, но, казалось, и не вспоминал о нём. А вот Репин помнил, всё время помнил.
- Горн, говорю, спустил по дешёвке?
- Да какой горн? Про что ты?
- В то утро, как вы ушли, пропал горн. Ты, что ж, не знаешь?
- Да ты что, спятил?! - Король вскочил; голос у него был сиплый, неузнаваемый. - Ты что? Ты… чтоб я… чтоб я взял?! Ах ты!…
Он рванулся к Репину, я едва успел схватить его за плечи:
- Погоди, Дмитрии!
- Нет, я ему сейчас морду… Я ему… Я… Репин встал, побледневший, но спокойный.
- Все так думают, не я один, - сказал он с вызовом.
- Не ври! - громко и зло сказал Жуков. - Никто и не вспомнил, один ты.
- Мы не брали, - растерянно заговорил Разумов. - Что вы, ребята? Мы и не знали…
- Можно подумать, что вы вообще никогда ничего не брали, - усмехнулся Репин.
И тут Разумов как-то неуверенно, неумело замахнулся и ударил Андрея но лицу. Ни я, никто другой не успел помешать ему: мы давно вскочили и стояли настороже, готовые разнять, развести, готовые удержать Короля, но мы меньше всего ждали, что в драку полезет Разумов.
Чьи-то руки схватили Разумова, кто-то оттащил Андрея. Всё это долго рассказывать и описывать, а в действительности промелькнули какие-то доли секунды, мы не успели ни вздохнуть, ни опомниться, ни сообразить, что такое уродливое и отвратительное произошло сейчас у нас на глазах.
До чего же у меня чесались руки схватить Репина за шиворот и встряхнуть хорошенько, встряхнуть так, чтоб всё стало на место в этой вывихнутой, себялюбивой душе!
- Кулаком ничего не докажешь, - сказал я.
- А мы… Мы не собираемся доказывать! - крикнул Король.
- И не нужно доказывать. Слушай, Репин, - продолжал я, в упор глядя на Андрея. - Ты мне говорил недавно про горн. Что я тебе сказал?