Пионер, 1954 № 10 - страница 5
Костёр гудит и ревёт. С багровыми от нестерпимого жара лицами воины - и бородатые и безусые - то и дело блаженно покрякивают, стонут, а всё-таки тянут ладони к костру. Другие же оборотились к бушующему пламени спиною, задрали рубахи по самый затылок и калят могучие голые спины. Когда же иному из богатырей уж вовсе невтерлёж станет, он, взревев, кидается в сырой, прохладный мрак бора и там понемногу остывает.
От костра в сторону отгребена малиновая россыпь пышущих жаром угольев. Над нею, на стальных вертелах, жарятся целиком два барана, сочась и румянея.
Тут же, в трёх изрядных котлах, что подвешены железными крючками на треногах, клокочет жидкая пшённая каша-кулеш.
Гринька Настасьин сидит среди воинов у костра. Думал ли он когда, что доживёт до такого счастья! Вот он сидит у костра, а рядом с ним, локоть к локтю, совсем как простой человек, сидит русобородый богатырь - начальник всей путевой дружины Невского. И зовут этого витязя Таврило Олексич! Да ведь это он самый, что в битве на Неве богатырствовал и навеки себя прославил в народе. О нём и сам Александр Ярославич рассказывал Гриньке…
Олексич и Гринька дружат. Богатырь сделал ему деревянный меч, как настоящий!…
- Ничего, Григорий, - сказал ему Олексич, - пока деревянный; вырастешь - так настоящим пластать будешь… Может, и на татарах свой меч испытать придётся!
…О чём только не переговорят у костра, каких только бывалыцин и небылиц не наслушается Гринька! Иной раз даже ему, малолетку, смешно: уж такую небывальщину сложит кто-нибудь из воинов! И ничего, эти бородатые богатыри верят. Ещё и обсуждать примутся!
- Да-а!… - раздумчиво говорит один из дружинников. - На свете всякие чудеса бывают. Вот у нас на Кидекше как раз в воскресенье весь народ своими глазами мог видеть: облако на лугу близ деревни упало… И что же? Сделался из него кисель!…
Помолчали. Кто-то проглотил слюнки. Кто-то вздохнул.
- Всё может быть, всё может быть! - произнёс в раздумье старый воин.
- Да-а… - вырвалось от всей души у другого.
- Почаще бы нам, хрестьянам, да по всем бы по деревням такие облака падали!…
- Ну, а что толку? - возразил кто-то с горькой насмешкой. - Всё равно, покуда наш брат, хрестьянин, ложку из-за голенища вынет, князья-бояре весь кисель расхватают.
Послышался общий хохот:
- Это уж так!…
- Это истинно! Работному люду ничего не достанется!
И сам собою разговор свернулся на надвигающийся голод.
- Да-а! Ещё урожай обмолотить не успели православные, а купцы уже по восьми кун за одну кадь ржи берут! Как дальше жить будем?
Эти последние слова произнёс дородный дружинник - светлобородый силач, пышущий здоровьем. Несоответствие его внешности со словами о голоде вызвало у некоторых невольную шутку:
- Гляди, Иван, как бы ты от голоду не отощал вовсе: уж и так одни кости да кожа!
Воины засмеялись.
Однако дородный воин отнюдь не смутился этим и скоро заставил замолчать насмешников.
- Правильно, - спокойно возразил он. - Я-то не жалуюсь: сыт-питанен. Мы, дружины, на княжеских хлебах живём, - нам и горя мало! Ну, а старики твои, Митрий, или там сестры, братья, суседи?! А?! Замолк, нечего тебе сказать! А вот мне об этих днях из нашей деревни весть прислали: пишут, что сильно голодают в нашей округе. Уж траву-лебеду стали к мучке-то примешивать. Ребятишки пухнут от голоду. Старики мрут…
Его поддержали: / - Что говорить! Худо простому люду живётся под боярами и под татарами! А хуже нет голода!
Разговор пошёл горестный, тяжёлый.
Но как раз в это время воинам поспел ужин, и все принялись сперва за горячий кулеш, а потом - за баранину.
Гаврила Олексич положил на большую лепёшку, как на блюдо, сочнорумяиый большой кусок жаркого и подал Гриньке.
- Кушай, кушай, отрок! - ласково сказал он, погладив его по голове. - Уж больно ты худ, набирайся сил, кушай!…
Сам он тоже взял добрый кус барашка, сел рядом с Гринькой под сосну и принялся есть с той отрадной для глаза мужественной жадностью, с какой вкушает свою заслуженную трапезу пахарь и воин.