Пионер, 1954 № 10 - страница 9
Олексич сидел неподвижно. Он, правда, нахмурился, однако в разговор не вмешался.
За князя Александра заступился один старый воин богатырского вида с большой седой бородой, распахнутой на оба плеча.
- Полноте вам, ребята! - укоризненно и вразумляюще произнёс он. - Вы батые-ва приходу не помните: маленьки в ту пору были. А я воевал с ним!… Так я вам вот что скажу. Александр Ярославич мудро строит: с татарами - мир! Крови хрестьянской жалеет!… Куда же нам сейчас с этакой силой схватиться, что вы!… Когда бы одни татары, а то ведь они сорок племён, сорок народов с собой привели! Помню, где хан Батый прошёл со своими ордами конными, там и лесочков зелёных не стало: всё, как есть, татарские кони сожрали. Где, бывало, берёзовый лесок стоял-красовался, там после орды словно бы голые прутья из веника торчат понатыканы!… На одного на нашего десять татари-нов наваливалось!… Да что говорить: ужели воитель такой победоносный - Александр наш Ярославич - да не знает, когда нам подняться на татар? Знает! Погодите, придёт наш час: ударим мы на Орду…
Молодые воины горьким смехом ответили на эти вразумляющие слова.
- Дождёмся, когда наши косточки в могиле истлеют!… - сказал один.
- Дань в Орду возить - оно куда спокойнее!…
- Дорогу туда князь затвердил: ему виднее! - выкрикнул третий.
И тогда, как стрела, прыгнувшая с тугой тетивы, вскочил Гринька. Он швырнул наземь кусок жаркого и лепёшку, данную ему Олексичем. Голос мальчика зазвенел.
- Стыдно вам! - гневно выкрикнул он сквозь слёзы. - Да разве мало Александр Ярославич поту кровавого утёр за землю русскую?! Эх, вы!
Голос ему перехватило. Он махнул рукой и кинулся прочь от костра - в глухую тьму бора…
Кумыс - издревле священный напиток татар-монголов. По закону Чингисхана, тот, кто пролил кумыс на землю, подлежал смертной казни.
- Повтори, повтори, собака, если не отсохнул твой мерзкий язык! - неистово кричал Чаган, пиная в голову упавшего перед ним ничком купца-мостовщика Черновая! - Что сделали эти русские с кумысом?!
Но где ж тому было повторить! Предатель-купчина и так трясся в холодном поту, простёршись у ног Чагана.
А известие, с которым тайно пробрался Акиндин в ставку хана-царевича, было и впрямь страшным для любого татарина: тот самый кумыс, который, следуя своему обещанию, Чаган целыми ундырями посылал во дворец великого князя владимирского для княгини Дубравки, Андрей Ярославич приказывал выливать в помойку. Этот безумец ещё и похвалялся, что даже щенков своих он не хочет поганить татарским кобыльим молоком!…
- Ундырь крови своей и своих родичей отдаст мне этот жалкий князь владимирский за каждый ундырь осквернённого им кумыса! - в ярости кричал Чаган.
На самом же деле коварный татарин только этого и хотел: горячий и неосторожный Андрей сам кинулся в расставленную для него западню.
В ту же ночь хан Чаган вызвал к себе главных военачальников татарских орд, кочевавших на рубежах Владимирского княжества - хана Укитью, Алабугу и Неврюя, - и трёхсоттысячная армия конных дьяволов, алчущих добычи и русской крови, ринулась на Владимирщину! Случилось то, чего так страшился Александр.
Однако неверно было бы полагать, что лишь одно осквернение кумыса привело к нашествию Неврюя. Нет! Уж с полгода как от лазутчиков татарских, доносчиков и шпионов, среди которых главным был купец Акиндин Чернобай, Батыю, Берке и Чагану стало известно, что князь Андрей копит в тайне войско - готовится восстать и перебить татар на русской земле. Но вероломнейшие и хитрейшие из политиков тогдашнего мира, ордынские ханы показывали вид, будто им ничего не известно.
Напрасно Невский наедине отговаривал брата от преждевременного восстания, напрасно грозил ему, раскрывал перед его взором страшную картину неминуемой кровавой резни, если только Андрей подымется против Орды, - всё, всё было напрасно!…
Осквернение Андреем кумыса было только предлогом для татар, это было то, чего втайне хотелось Берке и Чагану!
Теперь даже Батый не посмел бы остановить кровавую кару. Да и его потрясло святотатственное - на глазах у всех - поругание священного напитка монголов!