Пирамида - страница 9

— Да, мне доводилось летать на «пайпер-чероки», — кивнул Блумель. — Хороший самолет.

— Если я покажу на карте место, а потом дам направление и десять минут, насколько далеко на нем можно улететь?

— Это легко посчитать. У вас есть карта?

Валландер покачал головой. Блумель поднялся, вышел и через несколько минут вернулся со скатанной в трубочку картой. Они развернули карту на кухонном столе, и Валландер показал место, где разбился самолет.

— Допустим, самолет летел перпендикулярно берегу. Здесь, в этой точке, был слышен шум двигателя. Потом, максимум через двадцать минут, он вернулся. Конечно, мы не знаем, придерживался ли пилот именно этого курса в данный отрезок времени, но предположим, что да. Насколько далеко он мог улететь за половину этого времени? Пока не повернул назад.

— Обычно «чероки» летает на скорости примерно двести пятьдесят километров в час, — сказал Блумель. — Если груз не слишком тяжелый.

— Этого мы не знаем.

— Тогда предположим, что загрузка максимальная, а скорость встречного ветра — средняя.

Блумель молча что-то подсчитал и обвел кружок к северу от Моссбю, неподалеку от Сьобо.

— Примерно здесь. Но вы понимаете, что в этом уравнении слишком много неизвестных.

— И все же я теперь знаю гораздо больше, чем несколько минут назад. — Валландер задумчиво постучал пальцами по столу. — Почему самолеты падают? — спросил он, помолчав.

— Ни одна катастрофа не похожа на другую, — сказал Блумель. — Это может быть существенная причина, например неисправность электрики. Но в общем и целом почти всегда в основе каждой конкретной катастрофы лежит своя конкретная причина. И почти всегда в какой-то степени дело в ошибке пилота.

— От чего может упасть «чероки»?

Блумель покачал головой:

— Мог отказать мотор. Плохой уход. Подождите, посмотрим, к каким выводам придет комиссия по расследованию.

— Опознавательные знаки закрашены, и на фюзеляже, и на крыльях, — сказал Валландер. — Что бы это значило?

— Что кто-то не хочет, чтобы его узнали, — сказал Блумель. — Для самолетов тоже существует черный рынок, так же как и для всего остального.

— А я думал, что воздушное пространство Швеции на замке, — сказал Валландер. — Так вы хотите сказать, что этот самолет нелегально пересек границу?

— Нет в этом мире ничего абсолютно непроницаемого, — сказал Блумель. — Кому нужно и у кого денег много, тем легко пробраться через границу.

Блумель предложил кофе, но Валландер отказался.

— Мне еще нужно заглянуть к отцу в Лёдеруп. А если я опоздаю, он меня запилит окончательно.

— Одиночество — вот проклятие старости, — сказал Блумель. — Я скучаю по своей контрольной башне просто до боли. Мне каждую ночь снится, что я провожу самолеты по воздушным коридорам. А когда просыпаюсь, идет снег, и все, что я могу сделать, — это починить желоб.

Они простились во дворе. В Херрестаде Валландер заехал в магазин и без трех минут семь был уже у отцовского дома. Снег кончился, но тучи по-прежнему тяжело нависали над землей. В окнах маленькой боковой пристройки, где отец устроил себе мастерскую, горел свет. Идя по двору, Валландер полной грудью вдыхал свежий воздух. Дверь была открыта: отец услышал, как подъехала его машина. Он сидел у мольберта в старой шляпе, приблизив близорукие глаза к полотну, которое только что начал. Запах растворителя всегда внушал Валландеру чувство дома. Вот что осталось ему от детства — запах растворителя.

— Ты не опоздал, — заметил отец, не взглянув на него.

— Я никогда не опаздываю. — Валландер сбросил со стула газеты и сел.

Отец работал над изображением тетерева. Когда Валландер вошел в мастерскую, он наложил трафарет на холст и закрашивал вечереющее небо. Валландер посмотрел на него с внезапной нежностью. «В нашем роду он последний передо мной, — подумал он. — Когда он умрет, следующим буду я».

Отец отложил кисти и трафарет, встал. Они прошли в дом. Отец поставил на стол кофе и принес рюмки. Валландер, поколебавшись, кивнул. Одну можно себе позволить.

— Покер, — сказал Валландер. — За прошлый раз ты должен мне четырнадцать крон.

Отец внимательно посмотрел на него:

— Мне кажется, ты мошенничаешь, но я не могу понять, как именно.