Пираньи в шоколаде - страница 40

Над телом байкерши склонился Антон. В черном байкерском прикиде он казался вороном, готовым выклевать глаза жертвы.

Сухая ветка предательски хрустнула у меня под ногой. Антон отреагировал мгновенно, резко повернувшись ко мне всем телом. Его лицо было искажено безумием.

Ладонь Светоярова обхватила рукоятку ножа, вырывая из раны обагренное кровью лезвие. На миг я оцепенела от ужаса. Время остановилось и я, как в замедленной съемке, следила, не в силах двинуться с места, как Антон с занесенным для удара ножом прыгает на меня.

Обычно в моменты опасности меня охватывает особое состояние ясности, в котором я действую почти бессознательно, на "автопилоте". Вот и сейчас некая часть моего сознания отреагировала совершенно парадоксальным образом, и я замерла, дав себе приказ не двигаться, не кричать и не выказывать страха. Интуитивно я чувствовала, что не успею отвести удар, а любое активное действие лишь сильнее спровоцирует безумца.

Лезвие застыло в миллиметре от моего горла. Капля крови убитой Турбины сорвалась с него и упала мне на шею, за ворот водолазки. Она была теплой, почти горячей. Внезапный испуг обострил мое восприятие до предела. Мир вокруг заиграл тысячами нюансов, которых я раньше не замечала. Прерывистое дыхание убийцы, сладковатый запах крови, лунный луч, играющий на серебристой гарде. Капля крови, ползущая по моей коже, казалась длинной мохнатой гусеницей, мягко передвигающей сотни крошечных ножек.

Левой рукой Антон вцепился мне в волосы, откидывая голову назад.

Он не убил меня сразу. Это вселяло надежду.

— Привет, — сказала я, мило улыбаясь.

Мне показалось, что лицо младшего Светоярова раскололось на несколько частей. Оно казалось составленным из наложенных друг на друга взаимопроникающих и взаимоисключающих масок. Маска одержимости и безумия. Маска испуганного ребенка, потерявшегося в чужом и опасном мире. Маска холодного и расчетливого взрослого, скрывающего свои истинные чувства даже от самого себя.

Лезвие у моего горла задрожало. Дрожь, начавшаяся в пальцах, распространялась на тело Антона.

Я не двигалась, почти не дышала. Нейтрально-доброжелательное выражение лица, нейтрально-доброжелательный взор, направленный в район его губ, чтобы не пересекались линии взглядов. Еще немного — и его возбуждение спадет.

Дрожь, достигнув пика, постепенно стала затихать. Маски безумия и расчета уходили на задний план, оставляя передо мной ребенка, смертельно опасного в своем испуге.

— Это не я, — сказал Антон.

— Конечно, — ответила я.

— Ты мне не веришь.

— Верю.

— Я знаю, что нет.

— Ты не можешь этого знать.

— Пойдем.

— Куда?

— Домой, куда же еще.

— У меня есть выбор?

— Я не могу тебя отпустить. Ты и сама это понимаешь.

— Понимаю.

— Пойдем. У дороги стоит мой мотоцикл. Пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не хочу.

— Буду вести себя исключительно благоразумно, — заверила я.

Несколько секунд Антон пристально всматривался в мое лицо. Выражение затравленного зверя постепенно уходило из его глаз. Прежде, чем он отвел взгляд, его губы тронуло слабое подобие улыбки.

— Обожаю копченого угря. Может, достанешь еще кусочек? — попросила я.

Громовая нога недоверчиво посмотрел на меня, подошел к холодильнику, вынул из него длинную змееподобную рыбину, нарезал ее на кусочки, аккуратно уложил на блюдо и поставил его передо мной.

— У тебя что, вообще нет нервов? Как ты можешь в такой момент уплетать за обе щеки?

— Как раз нервов у меня слишком много. Именно поэтому от стресса у меня пробуждается зверский аппетит. Нужно же восстановить затраченную нервную энергию. Если тебя смущает такая реакция, для разнообразия могу побледнеть, позеленеть или устроить истерику.

— Истерику не надо.

— Я тоже так думаю. Извини, а конфет с ликером у тебя не найдется? Тогда я буду полностью счастлива.

— Кажется, были в буфете. Сейчас достану.

— Быть твоей пленницей совсем не плохо. Если так и дальше пойдет, я не прочь остаться здесь на всю жизнь.

— На твоем месте я не стал бы этим шутить.

— Не буду, если это тебя раздражает.

Антон вынул из буфета конфеты и попытался сорвать с коробки целлофан. Ему никак не удавалось подцепить его ногтями за край. Обманчивое спокойствие неожиданно сменилось приступом бешенства. Схватив окровавленный нож, Светояров прижал коробку к столу и одним движением рассек ее пополам. Нож вспорол скатерть и оставил на столешнице глубокую царапину. Из искромсанных конфет полился ликер, розоватый как окрашенная кровью вода.