Пираты Мексиканского залива - страница 54
– Отлично. И ты думаешь, ей удастся прийти туда?
– Да, мой сеньор. Это комната Фасикии, кормилицы молодой госпожи. Она знает все дела сеньоры так же хорошо, как я. Фасикия постережет, чтобы не пришла старая госпожа.
– Тогда скажи молодой госпоже, что я не пишу ей, потому что ты вручил мне письмо на улице. Но скорее солнце завтра не встанет, чем я не приду на свидание.
Дон Энрике достал из роскошного кошелька золотую монету и, протянув ее негритенку, ласково добавил:
– Беги и не забудь, что я сказал тебе.
– Нет, мой сеньор, – ответил негр и, поцеловав монету, выбежал на улицу.
Дон Энрике бережно спрятал записку и вышел. Друзья последовали за ним.
Эта сцена не обошлась без свидетеля, который хотя ничего не слышал, но легко обо всем догадался. По воле случая у окна дома напротив стоял Индиано. Увидев с высоты второго этажа, как дон Энрике вместе с негритенком вошел под навес, он стал наблюдать за их беседой. Дон Диего сразу узнал своего соперника, и волнение, охватившее его душу, подсказало ему, что дело касается доньи Аны. Это письмо; негритенок, так таинственно беседовавший с доном Энрике; радость, озарившая лицо будущего графа де Торре-Леаль; осторожность, с какой он прятал письмо; золотой, подаренный мальчугану, – все наводило дона Диего на подозрения. Едва негритенок вышел из дома, он взял шляпу и, взглянув, в каком направлении зашагал слуга доньи Аны, бросился в погоню.
Негритенок шел очень быстро. Однако ненависть и ревность воодушевляли Индиано, и неподалеку от главной площади он нагнал мальчишку. Почувствовав, что кто-то взял его за плечо, негритенок обернулся и замер в изумлении перед столь роскошно одетым кабальеро.
– Ты раб сеньоры доньи Аны?..
– Да, сеньор мой, – прервал его негритенок, – я раб моей сеньоры доньи Аны и к услугам вашей милости.
– Хочешь, я сделаю тебя самым богатым негром на свете?
– Как вам будет угодно, сеньор мой, – отвечал негритенок, все больше удивляясь.
– Но для этого ты должен кое-что рассказать мне.
– Да, сеньор мой.
– Что ты делал и о чем говорил только что с этим кабальеро?
– Сеньор мой, ни с каким кабальеро я не говорил, – притворно захныкал негритенок.
– Ладно, не притворяйся. Как тебя зовут?
– Хуаникильо. Так зовет меня молодая госпожа.
– Хорошо, Хуаникильо. Так что же ты сказал тому кабальеро, с которым говорил на улице Такуба?
– Ай, сеньор мой, я не могу. Госпожа будет меня бить.
– Но если она ничего не узнает, а я тебе подарю одну вещицу…
– Нет, нет, она узнает, узнает и побьет меня.
– Ну что ты, не будь дурачком. Скажи мне все и посмотри-ка, что я тебе подарю. – Тут Индиано показал негритенку чудесную золотую цепь, висевшую у него на шее.
Хуаникильо бросил жадный взгляд на цепь и невольно протянул к ней руку.
– Она станет твоей, – сказал Индиано, отступив, – но прежде ответь на вопрос.
Негритенок подумал и наконец решился.
– Хорошо, я все скажу сеньору. Только бедному Хуаникильо придется потом уйти к беглым рабам.
– Нет, нет, не сразу. Я хочу, чтобы ты остался в доме и рассказывал обо всем, о чем я буду тебя спрашивать.
– И всякий раз сеньор будет давать мне золотые цепи? – обрадовался негритенок.
– И цепи и кое-что получше.
– Вот хорошо, сеньор мой.
– Это тебе подходит?
– Да, Хуаникильо очень нравятся всякие хорошие и дорогие вещи.
– Скажи же, о чем вы говорили?
– Мы говорили, что молодая госпожа послала письмо дону Энрике и будет ждать его завтра в полночь.
– Где?
– Дома, у оконной решетки в комнате Фасикии – это черная кормилица молодой госпожи.
– А он что ответил?
– Что придет, сеньор мой.
– Отлично. Получай цепь и послезавтра днем приходи сюда же. Только внимательно следи за всем, что творится в доме.
– Хорошо, господин.
– Ты можешь подслушать, о чем они говорят?
– Старая и молодая госпожа?
– Да.
– Ну еще бы!
– Послезавтра мне нужно знать каждое слово.
– Сеньор все узнает.
– А теперь отправляйся.
Индиано снял свою великолепную цепь и опустил ее в руку негритенка. Хуаникильо посмотрел на цепь, сунул ее за пазуху и бегом бросился домой.
Индиано постоял, пока негритенок не исчез за углом улицы Икстапалапа, а затем, пройдя по улице Такуба, вернулся в тот же дом, из которого вышел.