Пираты острова Крит - страница 19

— Дядя, ни за кого не надо ручаться. Просто пойми и передай ребятам, в случае воровства родственными разборками вопрос не ограничится. Ведь дело придется иметь напрямую с императорской казной, а казнокрадство в Византии расценивается как преступление против империи, и наказание за это одно — смерть. Так что любая "случайно" прилипшая к руке серебруха, — это пыточная, а затем и плаха. — Понятно я нагонял жути, но лучше, как говорится перебдеть… — И кроме того если они надеются обложившись бумагами, сидеть в моем особняке в центре Константинополя, то об этом могут даже не мечтать. Придется исколесить все Средиземноморье, просолиться до костей, принимая вместо ванны штормовые волны, а хорошая броня и верная сабля, заменит им на это время стило и бумагу.

Лицо Гуфара посерело, но взгляд остался тверд.

— Я обязательно поговорю с племянниками, и думаю, от своего намерения они не отступят. Но и ты скажи мне, не слишком ли ты сгущаешь краски.

— Дядя, суди сам. Ты же знаешь Фараха и Касима. Так вот, за последние полгода они пережили ПЯТЬ абордажей. А то, что Зоя за казнокрадство подвергла чудовищным пыткам десяток высших иерархов церкви, то есть не какого-то там муллу, а именно шейхов и имамов. Это тоже, ни для кого не секрет. Ну ладно с твоими племянниками и их семьями все понятно. Что можешь сказать о племянниках Аиши?

— Это дети твоего дяди Зейба, брата Аиши, погибшего в Индии. Джаз пошел по стопам отца, и стал воином, только выбрал не легкую конницу, а военный флот. Дослужился до ракиба (сержант досл. — смотрящий), дальше дело не пошло — без влиятельных родственников и крупной взятки офицером не стать. Иная, твоя одногодка — четыре года назад вышла замуж за приятеля Джаза, но уже три года как вдова, детей нет. Оставаться с родней покойного мужа не пожелала. Перебивались с братом на его и без того нищенское жалованье. А когда выплаты стали не регулярными, Аиша забрала племянницу к себе. Что еще сказать? Джаз весь в отца, храбрец и рубака. А еще он очень гордый. Аиша с племянницей едва уговорили съездить, навестить тебя. Да согласился он скорее, потому что в дороге всякое может случиться, а сестрой он дорожит.

— Хорошо, дядя, я все понял. Скажи Джазу, что я хочу с ним поговорить. Пусть сразу идет сюда — Вова его проводит.

Видимо кровь моих предков по материнской линии была сильна. Джаз и Иная были светло-русы и сероглазы. Вчера за столом парень вел себя сдержанно, мне даже показалось, что мой рассказ его слегка утомил, и покинул гостиную в отличие от остальных он с облечением.

— Присаживайся, брат, — Я широко улыбнулся подошедшему в сопровождении Вовы Джазу. — Есть разговор, и не стесняйся, все что на столе, все для тебя.

Брат — само спокойствие и безразличие, даже не взглянув на стол, молча, уселся на скамью напротив.

— Знаешь, мне показалось, что у тебя есть ко мне претензии. Возможно, мне это показалось, но в любом случае между братьями не должно быть недомолвок.

— Нет у меня к тебе претензий, — Так же спокойно и безразлично ответил Джаз. — Но и теплых чувств я к тебе "брат" не испытываю. Ты прав, недомолвок быть не должно. Мой отец, опекая богатенького племянника, погиб в чужой стране. Когда последние надежды иссякли, и без того больная мать слегла. Дядя Али впал в прострацию, тетя Аиша была убита горем, и мало чем отличалась от Али. Гуфар искал тебя в Индии. А всем остальным было на нас наплевать. А у нас с сестрой не было денег на лекаря, да что там говорить, на еду и то не было. Мама умерла. А ты вдруг вернулся, весь в золоте, и каменьях. А твой конь был дороже, чем весь мой дом. Я как раз был в доме Али и радовался со всеми. Я еще спросил тебя про Зейба, — а ты, торопясь к отцу даже не ответил. Только не вздумай сочувствовать и жалеть, я этого терпеть не могу.

— Зейб погиб у меня на глазах, и я, двенадцатилетний пацан, не смог помешать этому. И с чего ты взял, что я собираюсь жалеть крепкого парня, у которого вся жизнь впереди. Инаю конечно жалко. Как бы не был хорош брат, но мужа молодой женщине ему не заменить. Слышал, ее муж был твоим приятелем. — Джаз промолчал, но желваки на его скулах заиграли. — Видишь ли, судьба может одарить по царски, а может и отнять самое дорогое. К людским мольбам и слезам она равнодушна, и не знает жалости…