Писательский биатлон - страница 72

– Эйот, – прошептала она побледневшими губами и, едва заметно улыбнувшись, опала на землю.

Встал Эйот и пошёл в сторону ведьмы. Поднял руку, и губы его сами по себе зашептали древние заклинания, доселе ему не ведомые. Завизжала горящая синим пламенем ведьма, встрепенулась и остановилась. Стало её иссохшее тело превращаться в пепел. Осыпалась старуха чёрными углями на землю. А посреди горстки пепла осталось лежать живое её сердце.

Взял Эйот сердце, засунул за пазуху и вернулся к Марме. Подхватил девушку на руки и пошёл прочь с проклятой поляны, догорающей синим пламенем.

Затянула песню Мамая, дочь шамана. От её завываний проснулся люд, затрепетали сердца – знамо, быть переменам. Тотчас все повыходили на улицу, чтобы лучше слышать слова той песни.

С раннего детства Мамая слыла пророчицей. Сядет, бывало, на рассвете у шатра шамана, песню грустную затянет про падающих птиц и кровавые реки – знай: быть беде. Придут охотники с плохими вестями, погиб кто-то в битве с диким зверем. Вот и теперь Мамая пела, через песни свои сказывала о том, что грядёт.

Скоро, совсем скоро расступится лес и явится новый шаман. Да вот кто это – никому не ведомо.

Тем временем Эйот из последних сил ступает по заснеженному лесу. Снегоступы в болоте утопил, силы давно покинули, а тащить непосильную ношу надо. Да и как оставить Марму в лесу, звери разорвут. А она лежит в его руках, и неведомо, бьётся её сердце или нет. С тех самых пор, как поднял он её и понёс, в себя не приходила. Руки болтаются плетьми, за кусты цепляются, мешают идти.

– Помогите мне, духи лесные. Дайте сил мне, предки далёкие, – упал Эйот на колени, положил пред собою Марму, не может дальше идти.

Грудь печёт огнём, обжигает кожу, не даёт дышать.

Сложил перед собою руки Эйот и взмолился своим богам. Всю ночь по снегу шёл, блуждал в темноте, пока не нашёл дорогу в селение. Уж и немного осталось, да невмоготу.

Слышит Эйот – словно крыльями машет большая птица. И явился ему огромный филин. Не успел Эйот лица заслонить, как бросилась птица к нему и, о чудо, села на плечо, сложив свои мощные крылья.

Эйот замер, шелохнуться боится. Что за диво такое – филин на плече сидит. И чувствует он, как сила возвращается. Словно и не было бессонной ночи, бездонной топи да старой ведьмы с цепкими корнями. Наполняется его тело соком жизненным, энергией неугасимой.

Встал Эйот, подхватил Марму и пошёл в сторону селения.

Собрался народ у лысого дерева, всматривается в лес седой, ещё пуще поседевший за ночь. Ждёт возвращения своих сыновей да братьев.

– Неужто дочь шамана сердце принесёт? – шепчутся в толпе, поглядывая на шалаш шамана.

А вот уж и старик стоит, опирается на трость свою, носом ведёт, словно добычу хочет учуять.

Ушли на север. С севера и ждут.

Вдруг раздался треск сломанных веток, и совсем с другой стороны, появилась фигура, несущая девушку на руках.

Разом охнула толпа. Не иначе, дочь шамана убита.

– Дочь моя! Что ты с ней сделал, – закричал шаман и бросился к Эйоту.

Положили Марму на снег, солому подстелили.

– Я не знаю, жива она или мертва. Дубовая ведьма из неё тень забирала, – сказал Эйот, глядя на шамана.

Марма застонала, как от боли. Бросился шаман в свой шатёр и вынес оттуда чашу с жидкостью. Поднял он голову дочери и стал вливать своё варево. Повёл Эйот носом – запах мерзкий у чёрной воды шамана. Если стоять рядом, выворачивает наружу. А Марма сделала несколько глотков, открыла глаза и закричала:

– Он убил мою мать!

Толпа тотчас расступилась, оглушённая такими словами. Никто не помнит, куда пропала жена шамана, что с ней сталось. Слова Мармы испугали всех. Не её ли сердце добыл Эйот?

Лишь шаман остался стоять с каменным лицом. Словно и не про его жену сейчас дочь кричала.

– Не гневи богов, дочь моя. Значит, так им угодно. Мы и так слишком долго во главе стояли. А виной тому была твоя мать, отдавшая своё сердце чёрным богам. А коль больше ведьмы нет, бояться нечего. Мы своё дело сделали. Можно нового шамана называть, – сказал шаман и бросил взгляд на Эйота: – Покажи сердце.

А у Эйота в груди так горит огнём, словно он вместо сердца угли горящие засыпал себе за пазуху. Сунул он руку, схватил сердце и достал на свет. Осветилось все вокруг, и в руках у Эйота на глазах у всех живое сердце старухи превратилось в синий сапфир.