Пишите письма - страница 56

Сияла для них в зеленеющем небе звезда Тишрийя, они целовались в устрашающе цветном, идеально отрисованном мире, где все было причиной самого себя, где все сияло красотой, только эта красота была смерть. Я упала в страну счастья, я нашла ее, ужас охватил меня и от их счастья, и от страны, — и я закричала. Я лежала, крича, пара целовалась, лошади щипали траву, богини плясали, наверху люди заглядывали в раскоп, кажется, она не может встать, что ж она так кричит, да поднимите же ее, черт побери, осторожней, уж не сломан ли у нее позвоночник?

Они прыгали то ли в могильник, то ли на холм вечерний, настил снова пошел вниз под их тяжестью, небольшая подвижка, почти неощутимая, но с нею пропала страна счастья, исчезли влюбленные номады, сгинули плясуны, рассыпались амфоры.

— Инна, тебе больно? Где болит?

— Не трогайте ее! Сейчас брезент сбросим, поднимете на брезенте.

— Она хочет пить.

— Ой, только не спирт.

— Да вода, вода у меня в зеленой фляжке, чуть-чуть красненького плеснул, вино по-гречески, Инна, пей, не бойся.

— Молодцы, аккуратно ее достали. Лежи тихо, сейчас к врачу поедем. Где болит?

— Рука болит…

— Разжать пальцы можешь? Мать честная, у нее в кулачке бляшка с грифоном…

— Кот… где кот?..

— В мешке чертов кот, живехонек, здоровехонек.

— Не надо к врачу…

Ничего у меня врач из Сорокина не нашел, кроме пары синяков. Мы ехали в лагерь, меня трясло, одеяла, в которые меня завернули, не грели.

— Ты что так кричала? Испугалась? Ударилась?

— Хуже всего красота, — сказала я, — она не спасет мир, она погубит, нехороша красота, да и счастье не лучше.

— Бредит. Все-таки головой, видать, стукнулась.

— Легкий шок, врач сказал.

Утром Грач заявил, что отправляет меня в Ленинград. Я расплакалась. Но он был неумолим.

— Отдохнешь, хорошему невропатологу покажешься.

— Я здорова!

— Я надеюсь.

Плача, я стала выходить из его палатки.

— Инна, не всем можно находиться на порогах древнего мира. Это опасное место.

Моментальный сон наяву настиг меня, мгновенный, тут же испарившийся. Бабушка-шаманка в высокой шапке заглянула в палатку; за руку держала она слепого юношу-шамана в женской юбке; с другой стороны за подол ее держалась крошка Вертрагна.

— Не садись в лодку мертвых, начальник, — промолвила шаманка, пропадая.

— Вы хотите что-то сказать?

— Мне приснилась шаманка, она не велела вам садиться в лодку мертвых.

— Идите, Инна, все будет хорошо.

Утром разъехались все, в пустом лагере остались только повариха да мы с Трофимовым, которому велено было проводить меня.

Мне стало трудно молчать, и я сказала:

— Теперь я знаю, кто такой кентавр. Это скиф.

Прервал молчание и Трофимов:

— Зачем все это? Для чего затапливать степь, курганы, деревья? Наши покойники, не оживая, превратятся в утопленников.

— Говорят, электростанция добавит краю энергии, — неуверенно отвечала я. — Для заводов… для производства… Ну… у людей в домах всегда свет будет гореть…

— Лучше б они при свечах сидели да лучину жгли.

Мы ехали на грузовике, я отказалась сесть в кабину, пришлось громоздиться туда Трофимову, сгибаться в три погибели. Я сидела в кузове на сенниках, которые везли в школу и в один из лагерей. Мне виден был весь круг, весь окоем пространства, и я не помню, как уснула, зачарованная, под небом голубым.

У Енисея и снился мне Енисей, отпечаток молнии на теле предгорий и равнины, с упрямой водою, гонимой на север (другая такая неведомая сила удерживала реки земные в берегах, только в редкие дни особого упорства рекам удавалось разлиться). Жили на его берегах древние племена: динлины, хунны, табгачи, сибирь, тюркюты, кидань; глядели на его волны осибиренные великороссы: чалдоны, марковцы, якутяне, карымы. Сталкивали салики с берегов тунгусы, бывшие на самом деле детьми эвенков и затундренных русских крестьян, беглого свободолюбивого или лихого люда.

Енисейский меридиан напоминал Лету. Все три его разнопородные части походили на три мира тувинского древа жизни: верховье, бьющееся в Саянах, вечно юное, заканчивающееся гибельным порогом (сколько могильных камней вокруг порога с именами тех, кто пытался пройти его, победить, но находил лодку Харона вместо своей разбитой в щепы лодчонки, хранили берега!), средняя часть, некогда озаренная неземным светом Туруханского (Тунгусского, как стали называть его в советские времена) метеорита, низовья, где запрокинуты в небеса озера загадочного плато Путорана, где ждет вас каторжная Дудинка, глядит на вас из-под руки издалека Норильск, в котором должны были сгинуть, да случайно выжили Косоуров, Козырев, Снегов, Лев Гумилев и другие счастливчики ГУЛАГа.