Письма к жене - страница 48

— но он болен и хандрит. Здесь хотят лепить мой бюст.[527] Но я не хочу. Тут арапское моё безобразие предано будет бессмертию во всей своей мёртвой неподвижности; я говорю: У меня дома есть красавица, которую когда-нибудь мы вылепим. Видел я невесту Хомякова.[528] Не разглядел в сумерках. Она, как говорил покойный Гнедич, pas un bel femme, но une jolie figurlette.^>a[529]^>,9[530] Прощай, на минуту: ко мне входят два буфона. Один маиор-мистик;[531] другой пьяница-поэт;[532] оставляю [не] тебя для них.

14 мая.

Насилу отделался от буфонов — в том числе от Норова. Все зовут меня обедать, а я всем отказываю. Начинаю думать о выезде. Ты уж, вероятно, в своём загородном болоте.[533] Что-то дети мои и книги мои? Каково-то^>б[534] перевезли и перетащили тех и других? и как перетащила ты своё брюхо? Благословляю тебя, мой ангел. Бог с тобою и с детьми. Будьте здоровы. Кланяюсь твоим наездницам. Цалую ручки у К.<атерины> Ив.<ановны>. Прощай.

А. П.

Я получил от тебя твоё премилое письмо — отвечать некогда — благодарю и цалую тебя, мой ангел. 16 мая.

Автограф: ИРЛИ, № 1570.

Впервые: ВЕ, 1878, март, с. 36—37. Акад., XVI, № 1196. 

Жена, мой ангел, хоть и спасибо за твоё милое письмо, а всё-таки я с тобою побранюсь: зачем тебе было писать: Это моё последнее письмо, более не получишь. Ты меня хочешь принудить приехать к тебе прежде 26.[535] Это не дело. Бог поможет, Современник и без меня выдет. А ты без меня не родишь. Можешь ли ты из полученных денег дать Одоевскому 500?[536] нет? Ну, пусть меня дождутся — вот и всё. Новое твоё распоряжение, касательно твоих доходов, касается тебя, делай как хочешь; хоть кажется лучше иметь дело с Дм.<итрием> Ник.<олаевичем>, чем с Нат.<альей> Ив.<ановной>.[537] Это я говорю только dans l’intérêt de М^>r Durier et M^>de Sichler;^>a[538]^>,4[539] a мне всё равно. Твои петербургские новости ужасны. То, что ты пишешь о Павлове, помирило меня с ним. Я рад, что он вызывал Апрелева.[540] — У нас убийство может быть гнусным расчётом: оно избавляет от дуэля и подвергается одному наказанию — а не смертной казни. Утопление Сталыпина — ужас! неужто невозможно было ему помочь? У нас в Москве, всё, слава богу, смирно: бой Киреева с Яром произвёл великое негодование в чопорной здешней публике. Нащокин заступается за Киреева очень просто и очень умно: что за беда, что гусарский поручик напился пьян и побил трахтирщика, который стал обороняться? Разве в наше время, когда мы били немцев на Красном Кабачке,[541] и нам не доставалось, и немцы получали тычки сложа руки? По мне драка Киреева гораздо простительнее, нежели славный обед ваших кавалергардов, и благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком,[542] смекая, что если выдет история, так их в Аничков[543] не позовут. Брюлов сей час от меня. Едет в П.<етер> Б.<ург> скрепя сердце; боится климата и неволи.[544] Я стараюсь его утешить и ободрить; а между тем у меня у самого душа в пятки уходит, как вспомню, что я журналист. Будучи ещё порядочным человеком,[545] я получал уж полицейские выговоры и мне говорили: Vous avez trompé^>б[546] и тому подобное. Что же теперь со мною будет? Мордвинов будет на меня смотреть как на Фаддея Булгарина и Николая Полевого, как на шпиона;[547] чорт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! Весело, нечего сказать. Прощай, будьте здоровы. Цалую тебя.

18

Адрес: Натальи Николаевне Пушкиной.

В С. Петербург в доме Баташёва у Прачечного моста на набережной.

Автограф: ИРЛИ, № 1571.

Почтовые штемпеля: «Москва 1836 маия 18» и «Получено 1836 май 21 утро».

Впервые: ВЕ, 1878, март, с. 37—38. Акад., XVI, № 1197.