Письма на волю - страница 29
А потом у вас опять праздник — годовщина комсомола. Моего родного, милого комсомола! А знаешь, я до самого ареста работала в организации. А после тюрьмы — прощай, союз! Буду уже совсем взрослым человеком. Вот недавно мне уже исполнилось двадцать три года. Как это много!
Не знаю, известно ли тебе что-нибудь о нашем движении, я могла бы и хотела бы написать тебе целые кипы, но сейчас не могу. Скажу только одно: движение наше растет и ширится, крепнет с каждым днем, приносит нам новые победы. Мы хоть и с кровавыми жертвами, но идем к Октябрю. Много легче сидеть в тюрьме, зная, что там, за стенами, все выше подымаются волны, сидеть в тюрьме, зная, что освободит тебя революция! Правда, тюрьма — тяжелая штука, очень, очень тяжелая, но ведь без нее не обойдешься…
20 января 1928 г.
Всем родным.
…У меня большое событие: скоро в конце концов будет наш процесс. Подумайте: несколько лет мы его ждали, и вот остался только один месяц. Поймите же наше волнение, нетерпение, радость, а вместе с тем и тревогу!
Многие из заключенных собираются на свободу, ведь уже все-таки пару лет отсидели. Но последние приговоры на политпроцессах в «свободной демократической Польше» оставляют нам все меньше надежды.
В последнее время самые меньшие приговоры — четыре года. Недавно два парня, освобожденные окружным судом, после апелляции получили по шесть лет. Другой парень получил восемь лет. Знаете, верно, про процесс на Западной Украине, где несколько человек получили вечную тюрьму, другие — по двадцать, пятнадцать, десять, восемь, шесть лет. И вот на днях апелляционный суд этот приговор утвердил. А вот наша (сидит со мной в одной камере) В. в окружном суде получила пять лет, а в апелляционном — восемь, и это в то время, когда она уже четыре года сидела раньше и только десять месяцев была на свободе.
Все это заставляет всех нас с большим нетерпением ждать суда. Но все это ни на волосок не ослабляет и не ломает нас. Ах, если бы видели, какие бодрые, сильные все наши товарищи!
Моей особы все эти приговоры не касаются: у меня нет двух перспектив — свобода или тюрьма. Конечно, тюрьма, и не два-три года. Я снисхождения не жду. Получу много, и черт с ними! Наплевать мне на их приговор! Думаю, что сами господа судьи вместе со своим Пилсудским будут за меня отсиживать последние годы моего приговора. Мы будем сидеть в тюрьме, но за нас работают товарищи на свободе и сама история.
28 февраля 1928 г.
Сестре Надежде.
…Пусть тебя ни капельки не смущает, что ты не можешь присылать мне деньги. Я ведь живу не одна. У нас огромная коммуна и много друзей, которые о нас не забывают. Не беспокойся обо мне: мне хорошо, так хорошо, насколько может быть хорошо в тюрьме.
22 марта 1928 г.
Брату Василию.
…Вы себе воображаете, что я уже накануне могилы, а это совсем смешно. Ни чахотки, ни ревматизма — этих неотлучных спутников всех заключенных — у меня еще нет. Вместо всех ужасных болезней у меня только немножко не в порядке сердце, но это ведь не болезнь, а только, кажется, результат нервного расстройства.
Ну, вот о моем драгоценном здоровье вам уже все известно. Смотрите же, бросьте беспокоиться…
У меня время летит и летит. Уже третья весна в тюрьме, а осень уже будет четвертая. У нас уже совсем тепло. Как я люблю раннюю весну! Но не меньше весны люблю я и лето, и осень, и зиму, люблю беспрерывный торжественный хоровод различных, по-своему прекрасных, месяцев, дней.
Какое счастье, что в тюрьме я все-таки вижу, чувствую меняющиеся времена года!.. Пойдите обязательно в лес и нарвите подснежников…
Без даты
Всем родным.
…До суда уже только три недели. Дни летят и ползут, а мы хотим как можно лучше использовать время — учимся до изнеможения. Вот видите: в тюрьме и спешим, и устаем, и времени нам не хватает…
Настроение приподнятое, неспокойное. В эту неделю выслали в другие тюрьмы много наших парней и девушек. Мы обыкновенно не знаем, куда они уезжают, не знаем, каковы там условия, не знаем, встретимся ли мы еще когда-нибудь в жизни: провожаем-то ведь их не на свободу, а в другую тюрьму, и потому эти разлуки мы очень остро переживаем…