Письма об Индии - страница 3

. Ссылки К. Маркс в данном случае не дает, но нет сомнения, что он взял все эти красочные подробности из описания Салтыковым своей аудиенции у Могола.

В другой статье К. Маркс дает прямую ссылку на «Письма об Индии» русского князя-художника, аргументируя мысль о том, что индийский народ чрезвычайно талантлив. На основании других данных он сначала отмечал, что индийцы «обладают особой способностью применяться к совершенно новым видам труда и усваивать знания, необходимые для того, чтобы управлять машиной»[4]. Далее он цитировал английского администратора Дж. Кэмпбелла, признававшего деловую хватку и математические способности индийцев. Продолжая ту же мысль, К. Маркс писал: «Во всяком случае мы с уверенностью можем ожидать в более или менее отдаленном будущем возрождения этой великой и интересной страны, благородные жители которой даже в своих самых низших классах, по выражению князя Салтыкова, «sont plus fins et plus adroits qua les italiens» (являются более утонченными и более искусными, чем итальянцы)»[5].

А. Д. Салтыков приезжает в Индию как гость англичан и рекомендательные письма у него к английским губернаторам, и общие знакомые, и постоянные приглашения он получает на чисто английские или чисто колониальные увеселения. Но вместе с тем мы видим, как постепенно возникает, растет и увеличивается непонимание между английской колониальной администрацией и одиноким путешественником, как растет охлаждение и как сокращается расстояние между А, Д. Салтыковым и индийским пародом. Это настолько ясно, когда читаешь письмо за письмом, что приходят на память даже какие-то современные назидательные исторические романы, где положительный герой обязан проделать именно эту эволюцию. Салтыков начинает уклоняться от приглашений жить в английских домах — на Англию он насмотрится в Англии! — заводит друзей на делийском базаре, в его речи все чаще попадаются слова на хинди. Индия настоящая, Индия улицы и деревни, навсегда остается в его сердце. Доказательством служит хотя бы то, что в 1845–1846 гг. он совершает второе путешествие в Индию и на Цейлон, имея ясный план как можно больше зафиксировать на бумаге карандашом и красками, а в Европе устраивает свой быт так, что получает прозвище «Индеец».

«Путешествие в Персию», которое А. Д. Салтыков издал в 1849 г. в Москве, было встречено сочувственно и с интересом[6], но особой сенсации не произвело. «Письма об Индии» ожидала другая судьба. Их приняли восторженно[7]. Сыграли свою роль как большой интерес российского читателя к стране, где, по словам персонажа более поздней оперы, «не счесть алмазов пламенных в пещерах, не счесть жемчужин в море полуденном», так и художественные достоинства писем. Они писались с дороги родным и друзьям, не предназначались для печати и, хотя и были отредактированы, сохранили непосредственность впечатлений, давали «эффект присутствия». Они отличались простотой, безыскусственностью, в них много от личности автора, они в хорошем смысле субъективны. А такая проза ценилась тогда так же, как ценится и теперь.

Салтыков писал по-французски. Он, правда, опубликовал несколько писем в переводе на русский в «Москвитянине», но первое полное издание всех писем в виде книги вышло на языке оригинала в Париже и стало событием во французской литературе. В 1853 г. второе французское издание составило три тома. В него было включено много иллюстраций — авторских гравюр и акварелей. Отдельно вышел альбом рисунков большого формата, части которого сохранились в хранилищах Русского музея в Ленинграде, Исторического музея и Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве. В переводе на русский язык «Письма об Индии» без иллюстраций вышли в 1850 г. и вторым изданием в 1851 г.[8].

Для данного издания составитель и редактор взяли за основу это последнее издание. Кому принадлежит перевод, насколько он авторизован — неизвестно, но переводить письма сейчас заново было бы неправильно. Нет никакой надобности заменять русский язык середины XIX в. на современный — пропадет необходимая дистанция между автором и современным читателем. Мы простим автору неточность терминологии. Мы поймем, что для тогдашнего переводчика было безразлично, назвать ли правителя «царь» или «король», а его супругу «царицей» или «королевой». Мы не станем корить его за употребляемое им слово «туземцы», которое в его устах не имеет никакого одиозного оттенка, а значит лишь то, что в нем было заключено буквально: «жители тех земель».