Письма об Индии - страница 56

Федор устраивает в неприступных пропастях западни, только все неудачно. Хорошо бы было привезти с собой слоненка в сбруе по сикхскому или маратхскому образцу, да дорого будет стоить: слонята много едят, очень нежны, и притом вряд ли согласятся взять слоненка на пароход. Ежели бы и взяли, все-таки он не перенесет морского путешествия. Франциск] до тех пор не хотел верить, что в индийских лесах водятся дикие слоны, пока на него не напало целое стадо и пока испуганный конь не свалился в ров.

[Ему же]

Симла, 7 июня 1842 года

Мочи не стало жить в этой Симле, в этом гималайском Карлсбаде: точно карантин. Известий ниоткуда. Вот уже бог знает сколько почт поджидаю я писем из Европы, поджидаю с лихорадочным нетерпением — и все ничего. Сотни посланий, адресованных мною через Бомбей и Марсель на имя Ротшильда, сотни других, адресованных мною через Бомбей и Лондон на имя Гармана, словно в воду канули.

Извини, мой Друг, что я тебя беспокою и отрывай от дела; но денег у меня под исход, и, ежели я месяца через 3 не получу никакой суммы, сяду совершенно на мель. Ты можешь сказать, что я делаю издержки не по карману, потому что в сентябре прошлого года я получил 9 тысяч с чем-то рупий от Штиглица и в то же время 10 тысяч франков от тебя; но эти деньги не все истрачены, а только подходят к концу. Писал я к Форбсу и поручал ему обратиться к Ротшильду с просьбой уведомить тебя о моем положении: надеюсь, что это распоряжение будет самое верное и что ты вышлешь мне что-нибудь. Лучше всего пересылать через Ротшильда или Гармана на имя Форбса в Бомбей, из Бомбея деньги пойдут на имя Гамильтона в Агру, секретаря агрского вице-губернатора, а с Гамильтоном я в непрерывных сношениях. Жена Гамильтона в Симле; я с ней часто вижусь, и Гамильтон аккуратно доставляет мне через нее письма. Вот тебе целое вводное предложение, и притом очень плачевное. Впрочем, повторяю еще, что необходимости в деньгах я в настоящее время не чувствую, а только предохраняю себя от будущей нужды. Вообще я очень бережлив и разоряюсь только на рисунки, разумеется индийские.

[Ему же]

Симла, 30 июня 1842 года

Плодов в горах очень мало, но недавно я имел случай добыть себе из равнин несколько манго. Хотя я и не большой охотник до плодов, однако потребил их значительное количество в виде лекарства. Манго — смолистый плод, […] далеко не так прохладителен, как я думал, несмотря на то что в Индии он считается лучшим из плодов. Замечательнее всего чернослив, до которого ты большой охотник. В английских лавках можно найти превосходный французский чернослив, но сельтерской воды здесь не найдешь нигде, она заменяется содовой.

Фагу, в Гималаях,

17 июля 1842 года

Я теперь похож на голодного, который после долгой-выдержки потерял способность есть и вдруг наелся по Горло. Целый день я перечитываю различные письма и пересчитываю деньги. Дурных новостей, слава богу, нет, и я — точно в чаду; но дай мне успокоиться и пописать с плеча, я отвечу на все письма обстоятельно, тем более что почта в Европу отходит в начале будущего месяца.

Симла надоела мне до невозможности, и я, несмотря на беспрерывный дождь, решился было с капитаном Торлоу углубиться в гималайские ущелья. К сожалению, мы не сошлись в маршруте, и я отправился не с Торлоу, а с капитаном Макшерри. Поехали мы за 30 верст от Симлы в глубь Гималаев, в местечко Кери, на ярмарку. Едва успел я разбить там свою палатку, как получил целую кучу писем и денег. Я написал, что мы поехали на ярмарку, но мне следовало написать — на праздник в честь богини зла и крови, Кали, которой здесь выстроен храм. Около 2 тысяч пахари (индийское слово, означающее «горец») собралось сюда на астрономическую и религиозную пляску; женщины кружились медленно и сладострастно, мужчины делали порывистые движения, махали саблями как безумные и пускали друг в друга тупые стрелы, от которых все-таки приходилось плохо. Вся эта сцена происходила в 8 тысячах футах над уровнем Индийского моря, под навесом сосен, увешанных гнездами попугаев.

Пахари — престранное племя, чрезвычайно честное. Живя в более суровом климате, они гораздо белее индийцев, обитающих на равнинах и черных, как негры. Черты лица, движения и наряд пахари резко отличают их от обитателей равнин: глядя на них, вспоминаешь европейца, русского, болгара, финна, малоросса. Всякий раз, как я встречал в толпе хорошенькую женщину, я старался растолковать, что желаю снять с нее портрет, и всякий раз горянка выходила с важным видом из толпы и недвижно становилась передо мной, а ее соотчичи с уважением смотрели на мою работу. Сняв рисунок, я подавал подлиннику рупию, и горянка принимала ее краснея, но с каким-то достоинством, с какой-то изящной торжественностью. И немудрено: туземцы думают, что снятие рисунков составляет прямую обязанность моей касты… В Индии все каста… Получив письма, я оторвался от религиозной пляски и поехал в Симлу. Теперь я на дороге и остановился в местечке Фагу. Дождь льет ливмя… Завтра утром через Магассу, мрачный сосновый бор, я доеду до Симлы. […]