Письма с того света - страница 21

Крестьянин с криком припал к трупу женщины.

— Вай, сын мой, — причитал он, — сын мой! Я тебя ведь совсем не признал. Вай, сын мой!

Двое сторожей вынесли старую женщину.

— Смотри, ведь как повезло этой женщине, — сказал один мертвец. — Спаслась, выбралась отсюда. О, если бы появился еще какой-нибудь крестьянин, сказал бы «мать моя, теща моя» и унес бы меня!

Я спросил говорившего:

— Вы не знаете, что случилось с сыном этого крестьянина?

Он ответил:

— Позавчера его унесли в анатомичку. Доктора интересовались, почему, мол, молодой парень умер. А по-моему, это совсем не интересно, отчего люди умирают. Интереснее бы узнать, почему они живут и не умирают? Не правда ли?

Любимый брат мой Слепень! Меня очень интересует, что происходит на белом свете и что там говорят обо мне. Считают ли мою смерть невозместимой утратой или же заявляют, что стало одним микробом меньше. Но что бы ни говорили — я выиграл. Ведь я умер или во всяком случае близок к этому. Пусть оставшиеся в живых лопаются от зависти. Я все же впереди.

Кстати, тот поэт — имени его я не припомню — неужели все еще считает, что он живет? Вот глупец!

Будь здоров, Слепень!

В конце концов я попал в морг. Три дня я там лежал в большом холодильнике.

И вот лучшими днями, прожитыми мною на этой земле, хотя, правда, после смерти, были эти самые три дня, а самым прекрасным местом был для меня этот холодильник.

Когда семья, потерявшая одного из членов, обращается к работникам судебной медицины, те открывают дверь холодильника и указывают на меня.

Один мужчина, от которого сбежала жена, вначале как будто признал ее во мне. Но потом почему-то отказался. Показывали меня также женщине, у которой пропал ребенок, матери, потерявшей тринадцатилетнюю дочь, и одной ханум, у которой исчезла породистая собака. Но никто не нашел сходства; посмотрели, посмотрели, да так и ушли, не найдя во мне ничего привлекательного.

В холодильнике вместе со мной лежала двадцатилетняя девушка поразительной красоты. Ресницы ее были покрыты снегом, волосы и брови — льдом.

— Ты отчего умерла, дитя мое? — спросил я ее. — Пусть умираем мы, никому не понравившиеся. Ну, а ты почему?

— Я не умерла, меня убили, — ответила девушка, — я очень многим нравилась, потому и умерла.

А потом, как всякая женщина, воскликнув: «Моя жизнь — целый роман», начала рассказывать о своих приключениях.

— Рассказывать подробно эту историю, — добавила она, — нет надобности. Это обычная история, о которых мы слышим по десять раз в день и читаем в каждом номере газеты. Он полюбил ее. Потом он полюбил другую, а эта другая полюбила третьего. После этого второй приревновал третьего. Отправились на пляж, и в семейной кабине он нанес ей восемь ножевых ран!.. Вот и вся история.

— Девушка, — сказал я, — если бы ты рассказала мне эту историю до своей смерти, это бы имело смысл.

— Разве я потеряла прежнюю красоту? — спросила она.

— Нет, тебя порезали ножом по закрытым местам.

И вот мы, во льду словно эскимосы, только стали влюбляться друг в друга, как меня вдруг унесли в анатомический кабинет. Положили на операционный стол, закрыли дверь и ушли.

В анатомичке, как в обществе нюистов[6], — группа голых женщин, мужчин, молодых и пожилых. Трупы собрались вокруг меня.

— Так значит, ты и есть тот самый человек, а? — спросили они у меня.

— Какой человек? — не понял я.

Мне в руку сунули пачку газет. Я стал быстро просматривать газетные заголовки:

«Невозместимая утрата».

«Мы потеряли самого крупного фантазера!»

«Это самоубийство или убийство?»

Мои товарищи-писатели, которые в последние годы со мной даже не раскланивались, оказывается, сочинили про меня такие статьи, что даже я сам поплакал по поводу своей смерти. Они написали воспоминания, в которых не было ни одного слова правды, и рассказывали о вещах, о которых я не имел никакого представления. В сочинении небылиц они все намного превзошли меня!

А в одной из них под названием «Безвременная кончина. В то время когда он должен был создать чудо, он совершил глупость — взял да умер» было написано такое, что не приведи господь. Оказывается, я каждую ночь приводил к себе домой женщин, щекотал их до того, что они закатывались от смеха и умирали. И поскольку я будто бы помешался на том, чтобы смешить людей, то и избрал профессию писателя-юмориста. Даже Фрейд якобы описал мою болезнь в своей книге под названием «Двадцать уроков о психическом анализе». Я, оказывается, был психопатом-неврастеником. И еще чего только там не было написано!