Письма с Земли - страница 6

— Ну да, это ее любимые духи, и не такие уж они ужасные. Зря вы морщитесь, у нее вообще тонкий вкус. А это страшилище в ее доме просто от тоски. Она его все равно выгонит.

Лист еще долго, очень долго, весь вечер, говорил о том, какая чудесная эта женщина, и какие умные книги читала она длинными вечерами, и какие шали вязала своим подругам, и какую музыку любила, и какие пироги пекла, когда приходили редкие гости.

Переслушав все, Четвергов уже был уверен в том, что давно знает эту женщину, и уснул с глубоким чувством потери. Теперь они с кленовым листом были единомышленниками. Ночью ему снились пироги с грибами, которые изумительно вкусно пекла она.

А женщина, о которой на другом конце города тосковали незнакомый ей Четвергов и прожитое ею время, не спала. Она проснулась внезапно, с ощущением беды и еще сквозь сон поняла, что беда здесь, рядом. Тихо спал такой шумный днем человек. Он был ее мужем, но был чужой. Она и раньше знала это, но скрывала даже от себя. И лицо ее лгало, притворяясь веселым, и глаза ее лгали, притворяясь внимательными, и губы лгали, притворяясь любящими. И все для того, чтобы не просыпаться одной. Чтобы заполнить вечера, праздники, чтобы не бояться осени. И он заполнял собой все, до отказа. Не осталось места друзьям, музыке, книгам, вязанью. Только он. Ей стало жалко своего времени. Куда оно подевалось-то, господи! Раньше, одна, она просыпалась со страхом — неужели навсегда одна? — и все-таки с надеждой. А теперь вот проснулась с чувством беды, и снова ужас — неужели это навсегда: вот это плечо рядом, чужое, неуютное, неужели навсегда? И теперь уже без всяких надежд.

Какие там надежды, скоро сорок. Ну, а вдруг, ну, а если? Чего не бывает? Вот позвонит сейчас этот кто-то, кого ждала все годы. Тихий, родной, нежный. Для кого-то же копила она в себе тепло, кому-то должна рассказать прочитанное, на кого-то вылить свою заботу, кто-то должен есть ее пироги. Человек, который тихо спит сейчас рядом, в этом не нуждается. Он и без того умен, никого не хочет слышать, никого в себя впускать, а пироги не ест, следит за весом.

Может быть, она сейчас снится кому-то, так ведь бывает. Сказать бы ему: неправда, я вам не снюсь, я живу не только в ваших снах.

Игорь Александрович проснулся от незнакомого женского голоса. И слова расслышал: неправда, я вам не снюсь.

— А? Что? — Четвергов включил свет и прошлепал тапочками к столу. — Это вы по ночам развлекаетесь? — наклонился он над кленовым листом.

— Ну что вы! — Лист Шевельнулся, повернувшись пористой стороной. — Хорошо спрессованное время проводит сны примерно так же, как металл проводит электричество. Слушайте, Четвергов, вы мне нравитесь. Позвоните ей, ну что вам стоит. Один телефонный звонок, конечно, не восполнит все, что она потеряла с моим уходом, но все-таки позвоните.

— С ума сойти, чтобы я среди ночи звонил замужней женщине. Что она обо мне подумает?

— Ничего плохого не подумает. Ну, звоните же.

Четвергов все еще был во власти сладкого сна, его с самого вечера не покидало чувство, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим. И вот кто-то другой, очень похожий на Игоря Александровича, под диктовку кленового листа набрал номер. Человек, шумный днем, а сейчас тихо опавший, проснулся и, не вставая с постели, дотянулся до телефона.

— Послушайте, это неправда, я вам не снюсь, — захлебывался в трубке голос никому в этом доме не знакомого Четвергова…

— Конечно, не снишься, шизик несчастный. — Человек, тихий только во сне, со всего маху швырнул трубку на рычаг. Телефон жалобно звякнул и затих. — Тебя тоже разбудили? — осведомился шумный в бодрствовании человек. — Спи давай. — Он властным жестом собственника обнял женщину и тут же уснул, став тихим.

Четвергов все еще держал трубку и слушал жалобное пиканье.

— Второй раз сегодня обозвали шизиком, и все из-за этого мусора. — Он схватил листок и побежал с ним к форточке. — Я-то, я — то, слушал всякие басни-присказки. И вправду шизик, зря не скажут.

Кленовый лист молчал. Он не произнес ни звука, когда Четвергов выбросил его в форточку. Медленно кружась, опустился на тротуар, смешался с другими такими же листьями. Утром люди шли по ним, дворники сметали их в большие кучи, жгли. И то сказать, разве мы ценим чужое время?