Письмена нового времени - страница 18

стр.

Мир враждебен, погружен в хаос, Бог непознаваем, а зачастую и неузнаваем за абстрактными категориями, мое «я» есть единственная ценность — вот постулаты сегодняшнего дня. Современная культура напрочь потеряла ощущение мира, переживания его и себя как единого храмового ансамблевого целого, и в этом ее основная трагедия. Сейчас нужен не столько новый Толстой, сколько такой хор голосов совести, который, например, прозвучал в сборнике «Вехи». Нужно сделать паузу, отстранится от безумного вихревого потока времени, чтобы осознать, какие мы есть на самом деле и куда несемся. Литератору следует отойти от верхоглядства, исследования только лишь одной эмпирии — к осознанию, прочувствованию важнейших жизненных ценностей. К осознанию и глубокому восприятию духовно-нравственной традиции.

ГЕРОЙ С ГРЕХОМ

О романе Платона Беседина «Книга Греха»

Православный преподобный XV века Нил Сорский в своем «Уставе о жительстве скитском» расписал подробно, как разрастается грех в человеке: «сперва возникает представление помысла или предмета — прилог; потом принятие его — сочетание; далее согласие с ним — сложение; за ним порабощение от него — пленение; и, наконец — страсть». О пленении грехом, которым повязан практически весь мир, пишет в своем романе «Книга Греха» Платон Беседин.

В книге масса перекличек с «Преступлением и наказанием» Достоевского. Беседин так же пытается проследить путь восхождения на Голгофу ради спасения раскаявшегося разбойника. Воскресение новозаветного Лазаря. Излечение героя.

Герой «Книги Греха» носит более чем говорящую фамилию: Данила Грехов. Он совершает «страшные вещи, не удосужившись родиться злодеем». Вернее, не совершает, а является непротивленцем этих «страшных вещей». Входит в секту Кали, члены которой сами заражены и заражают окружающих вирусом, от которого умирают в течение трех лет. Детей, женщин, стариков инфицируют, делая им укол прямо на улице. Участвует в погромах фашиствующего общества. Хотя едва ли участвует: избиение кавказской семьи, надругательство над девочкой — ему доверили всё это снимать на видеокамеру, изменить же ситуацию он не мог, в том числе из-за инстинкта самосохранения. Были в романе еще готы, самоубийцы, диссиденты-извращенцы и прочие представители человеческой кунсткамеры, в описаниях которой много пронзительного натурализма: вырезание клитора, аборт, суициды. Были разные страсти, в том числе неодолимое желание убить, но и это ему не удалось сделать, кто-то все время опережал, делая Данилу орудием в своей игре.

Герой — орудие в игре, в том классическим плане, что весь мир — игра. Когда пустота внутреннего бытия наполняется ложью, Даниле кажется, что «я действительно существую», и это тоже определенная игра.

Такие повседневные атрибуты современной жизни, как пиво, мобильный телефон, телевизор — причины большого перечня болезней и не только социальных, а в первую очередь физических недугов человека, и на этом перечне автор подробно всякий раз останавливается. Они сопутствуют нашей обыденной жизни, любым ее самым безобидным проявлениям. В том же пиве зашифрован определенный код, который форматирует как человека, так и общество. Собственно, как и кровь в шприцах вездесущих сектантов — она передатчик, носитель информации, ее вирус — зашифрованный код. И, соответственно, разница между пивом и кровью с вирусом лишь в различных вариантах кодировки и в решении раскольниковской дилеммы: «тварь дрожащая или право имею», «охотник или добыча».

Мир сформирован шизофрениками. В него надо запустить вирус, чтобы нарушить программу, сбить настройки. С этого момента ты получаешь право, иначе: пиво, мобильный телефон, телевизор — твой космос, который продолжит формировать тебя, деконструируя на физическом уровне, ведь ты лишь пассивная «дрожащая тварь»: «Ты лишь чей-то манифест с телеэкрана… Ты всегда чей-то, но только не свой». Хотя и это все вирус — соблазн тщеславия, когда наполеончик в твоей душе ножками топает…

Вокруг Грехова умирают люди, он лишь наблюдает это, иногда вообще безучастно. Он — «наблюдатель смерти». Собственно, и к своей жизни он относится без особого энтузиазма. Мог бы и руки наложить, как две девочки, которые на его глазах одна за другой сиганули из окна. Он — наблюдал, потому и сам не мог — наблюдатель. Но все это, естественно, до поры, пока печать смерти не затрагивает слишком личные рецепторы, самые болевые. Мать Данилы заразили вирусом Кали в больнице, она в коме, и герой прозревает: «Моя жизнь — это лица близких рядом. Ради них я живу. И… буду жить. Вирус, ставший приговором, помог мне осознать, что все, кого ты любишь, умрут. Или умрёшь ты для всех тех, кого любишь».