Письмо дяде Холмсу - страница 7

Слышал бы это Митёк!

– Так, – сказал папа, – собирайтесь, лыжи не забудьте. – И он пошел в кабинет звонить писателю Митьку в его заснеженный дом.

– Ну что? – спросила мама, когда папа вернулся. – Он обрадовался?

– Очень обрадовался. Так обрадовался, что все свое оружие запер в сейф.

– И гранаты? – расстроился Алешка.

– Гранаты в первую очередь, – сказал папа. – Вы готовы?

Мы молча показали ему лыжи, которые притащили с лоджии.

– А ботинки лыжные? – спросил папа.

– Они на антресолях, – вспомнила, подумав, мама. – В самом дальнем углу.

Полдня мы с Алешкой снимали вещи с антресолей. А папа при этом приговаривал:

– Это на помойку. Это тоже. Это тем более.

А мама в ответ приговаривала, не соглашаясь:

– Это нам еще пригодится. Это мне очень нужно. Без этого мне жизнь не мила. А вот это я полгода искала.

Примерно так.

Папа отфутболивает к стене старый чайник без носика, но с ручкой:

– На помойку, я проверю!

– Ты что! – ужасается мама. – Я его на дачу заберу. Из него очень удобно резеду поливать.

Никакая резеда у мамы на даче не растет, одни одуванчики, но помечтать-то она может!

Папа раскрывает старый чемодан. Чайник без ручки, зато чемодан с ручкой. И с замками, которые не запираются.

– На помойку!

– Ты что, отец! – ужасается мама. – Я в него что-нибудь сложу, пусть себе лежит спокойно.

– Ты в него чайник спрячь, – советует папа. – Чтобы не убежал.

И тут папа вытаскивает за ухо громадного розового медведя, похожего на бегемота. Но с кошачьей мордой.

Мама чуть не падает в обморок:

– Ты что! Эту собаку нам Ивановские подарили. Ее нельзя выбрасывать. Они обидятся!

– Они не узнают, – успокоил ее Алешка.

– Узнают, – возразила мама. – Они на работу каждое утро мимо нашей помойки ходят.

– А мы на чужую помойку отнесем, – пообещал Алешка.

– Не верь ему, – предупредил папа. – Он этого носорога Ивановским под дверь положит.

Алешка усмехнулся, но спорить не стал.

Короче говоря, ничего мы на помойку не отнесли – все уложили обратно на антресоли. А лыжных ботинок там не оказалось.

– Они в стенном шкафу, – вспомнила, подумав, мама. – На самой верхней полке.

– Я туда не полезу, – сразу же сказал папа. – Мне эти ботинки не нужны.

В общем, шкаф мы тоже разобрали, но и в нем ботинок не оказалось.

– Куда же они делись? – всерьез задумалась мама. И повернулась к папе: – Наверное, где-нибудь в твоем кабинете. Надо поискать.

– Нет уж! – возразил папа. – Мне еще там жить и работать.

– Иногда, – кивнул Алешка.

– Что – иногда? – не понял папа.

– Иногда там жить и иногда там работать.

Мама засмеялась:

– Он прав, отец. Ты и работаешь, и живешь в основном на работе.

Папа решительно снял трубку и набрал номер Митька:

– Писатель, у тебя лыжи есть? Тогда – все, завтра встречай. С медом и песнями. – Папа положил трубку: – У него этих лыж – целый сарай. Только все разные и поломанные. Обойдетесь.

На следующий день ясным морозным утром мы забрались в папин «джип», который он взял на работе, и отправились к писателю Митьку, на берег замерзшей реки, на край зимнего леса.

Потом, когда через неделю мы вернулись домой, я вспомнил этот день и обиделся на него. Он тогда весь сиял. В синем небе полыхало красное солнце, сверкал снег на ветках деревьев, за машинами на шоссе порошилась снежная пыль и вились белые дымки выхлопа. А ведь по сути – в этот день должны были сверкать грозные молнии и грохотать раскатистый гром. Или, по крайней мере, закружилась бы злая пурга. Чтобы предупредить нас: сидели бы вы, ребята, дома. В тепле и уюте, в безопасности. Под маминым крылышком и папиным крылом. Снимали бы с елки золотые мандарины, смотрели бы телевизор с новогодними программами или читали, забравшись с ногами на тахту, интересные книги про приключения и опасности.

Нет, вам эти опасности и приключения нужны, оказывается, в жизни. Вдали от родного дома. В зимнюю стужу. В черную ночь…

Ну, так вам и надо!

Ехали мы довольно весело, но долго. Дорога была сложная – узкая и скользкая, да и в общем-то дальняя.

Зато чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем чище становилось над нами небо, и снег по обочинам уже сиял белизной и меньше становилось машин на шоссе.