Письмо Софьи - страница 25

– Так оно и есть. За что бы он мне нравился? Гонористый барчук, нахватавшийся всяких модных теорий. Но я о нем и не радею, совсем наоборот. А его так называемая невеста не нравится мне еще больше.

– Не можешь простить ей пощечину? А я думал, что ты все перевел на шутку…

– Значит, ты плохо знаешь меня, Василий. Всепрощенчество не входит в число моих добродетелей. Люди, уколовшие меня презрением, получат ответный укол… и куда более сильный.

– Я понял: ты нарочно подпоил и обыграл этого красавца графа?

Заборский приостановился и сказал внушительным тоном:

– Обещай молчать и об этом, и о нашем с графом пари. Если проболтаешься – вся затея сорвется и потехи не будет.

– Не сомневайся! Я сыплю словами только там, где надо. А где не надо – буду молчать, даже если напьюсь вдрызг.

– Хорошо. А теперь нужно поторопиться, чтобы весело закончить вечер.

И они пошли обратно по темной улице, уже не останавливаясь и не задерживаясь на разговоры.

Крепкий сон к утру разогнал усталость, выветрил из головы остатки хмеля, и Даниил Призванов, проснувшись, сразу же отчетливо вспомнил события прошедшего дня. Он был зол на самого себя за то, что вновь поддался пьяному азарту, хотя перед тем давал себе слово вовремя вставать из-за игорного стола. Еще ему было досадно, что в порыве откровенности рассказал почти незнакомым людям о своих семейных неурядицах. Но все перекрывала мысль о рискованном пари, которое он заключил не по собственному желанию, а чтобы избежать позора и унизительных объяснений с отцом. Впрочем, теперь уже поздно было отступать, да он и не видел особого греха в том, чтобы позабавиться с тщеславной красоткой, вздумавшей прыгнуть из грязи в князи.

Позвав слугу, Даниил велел ему принести кувшин холодной воды и умылся, раздевшись до пояса, чтобы окончательно стряхнуть с себя остатки сна.

Едва он успел позавтракать и облачиться в мундир, как к дому подкатила открытая коляска, на которой с довольным видом восседал Цинбалов. День начинался с поездки в Старые Липы, и Даниил подумал, что это не так уж плохо.

В усадьбе никто не ждал приезда незваных гостей, а ждали лишь Юрия Горецкого с матерью, надеясь на их появление со дня на день.

Домна Гавриловна после завтрака усадила Софью вышивать покрывало для приходской церкви Святого Феодора, а сама с управителем занялась расходной книгой.

Но, склонившись над пяльцами, девушка в мыслях была далека от рукоделия. Она снова переживала про себя события прошедшего бала и досадовала, что скандальный эпизод с Заборским может испортить ей репутацию. А еще Софью тревожило отсутствие Юрия, который, по ее расчетам, должен был уже приехать. Раньше она бы решила, что поездка задерживается из-за плохого здоровья его матери, но после обидных намеков Заборского девушка стала думать, что и впрямь родовитая дворянка Горецкая не дает сыну согласия на женитьбу.

Наконец, устав мучиться сомнениями и сидеть на одном месте, Софья вышла из дому и направилась к воротам усадьбы, а потом и за ворота, к пригорку, с которого хорошо просматривалась дорога. Ей хотелось еще издали увидеть долгожданный экипаж, и она мысленно торопила его появление.

И вскоре на дороге показалась открытая коляска, в которой сидели двое. У Софьи сердце подпрыгнуло от радостного волнения, и она шагнула вперед, стараясь получше разглядеть путников. Но через несколько мгновений, заслонившись рукой от солнца, заметила гусарские мундиры и поняла, что к усадьбе приближаются совсем не те гости, которых она ждет. При мысли, что одним из них может быть Заборский, девушка досадливо поморщилась и заспешила обратно в дом.

Однако скрыться до появления офицеров она не успела; они догнали ее у крыльца. Услышав голос Цинбалова, Софья с неудовольствием оглянулась, готовясь ответить какой-нибудь колкостью, но тут же осеклась, увидев рядом с Цинбаловым не Заборского, а незнакомца в красно-синем мундире изюмских гусар.

– Не убегайте от нас, мадемуазель! – воскликнул Цинбалов. – Позвольте представить вам графа Даниила Призванова – ротмистра гусарского полка.

Призванов поклонился, щелкнув каблуками, и в упор взглянул на Софью. Его слегка прищуренные блестящие глаза сначала показались ей дымчато-серыми, но, когда он шагнул из тени дерева в полосу солнечного света, девушка заметила, что они имеют редкий фиалковый оттенок. Взгляд у него был такой пристальный и дерзкий, что Софья на мгновение почувствовала себя раздетой. Ее это тем более смутило, что незнакомец был красив, хорошо сложен и, вероятно, считал себя неотразимым донжуаном. А Цинбалов, словно желая усилить ее смущение, громогласно объявил: