Письмоносец - страница 4

стр.



  Только теперь Авенамчи догадался, кем на самом деле был его гость. Не человек, а демон, один из братьев Золотистого Ветра, тех самых, что приходят к человеку, когда ему достаётся слишком многое - и забирают всё. Немудрено, что он запретил Авенамчи тащить ящик: не каждый взрослый выдержит вес Последнего Несуществующего Подарка.





  - А доски-то тебе зачем?- осведомился я.- Хочешь отправить почтальона по обратному адресу? Не выйдет - ярлычок отклеился, а если укажешь от балды, тебе его рано или поздно вернут. К тому же почта теперь его логово.



  Мой дурной юмор, как обычно, расцветал на ветрах безнадёжности.



  - Я его заколотить хочу,- признался Авенамчи,- Чтобы ветер не вышел. Пусть себе сидит и дуется. А потом приглашу заклинателя.



  - Ты гвозди хоть раз в жизни забивал?



  - Нет,- парень грустно посмотрел на свои длинные белые пальцы, какими впору на скрипке играть.



  - Бедолага. А доски где взял? Своровал, да?



  - Я одолжил. Они там всё равно валялись ненужные.



  - Богатый ребёнок,- констатировал я,- богатый ребёнок - плевать, что рос в бедности. Хватаешь всё, что ни попадя. Или, положи эту рухлядь, где взял. Мы будем драться другим оружием.





  - Он не ветер, он - бумага,- говорил я ему, проводя кочергой по точильному камню,- Обволакивает и не пускает. А ты его должен разрезать.



   Мы стояли в саду, среди пятнистых теней и сочных тяжёлых бутонов. Прохлада накрывала нас, словно лёгкая железная миска.



  - Драться будем вдвоём, но ты бей так, словно ты здесь один. Я в любом случае чужак, хоть и сильнее замахиваюсь, поэтому любой мой удар всё равно будет не в полную силу. А вот ты - хозяин, так что бей, как положено. Понял?



  - Конечно.



  - Теперь дом. Как в него лучше пробраться?



  - Через вход,- Авенамчи закусил губу,- Или вот в кухне окно открыто.



  - Давай через кухню. Люблю вкусные запахи.



  Кухня оказалась родной сестрой той, что была и в моём доме. Печь напоминала неприступную крепость с жерлом-воротами и дозорной башней-трубой, а салатницы и солонки походили на крошечных деревянных воробышков. Тарелка остывшего и поблёкшего супа стояла на столе; рядом лежала закрытая книга - похоже, здесь не привыкли пользоваться столовой. Или (скорее всего) парню было просто лень таскать туда-сюда тарелки соусники, ведь всё равно он накрывал на себя одного? А книжка, кстати. была совсем небольшая и на вид мирная; Авенамчи даже не глядя сунул её за пояс и только поистрёпанный уголок выглядывал, напоминая, насколько тут всё нечисто.



  Двустворчатые дверцы библиотеки вполне можно было бы заменить на одну нормальных размеров створку. Высокие и узкие, они словно сбежали из театрального домика.



  - Ну, давай,- я толкнул их так, чтобы они распахнулись одновременно. Авенамчи зажал губу и весь сжался; книга у него за поясом накренилась и, казалось, сейчас вывалится на пол.



  Я увидел крошечную библиотечку, где едва нашлось место для полоски солнечного света из окна. Книги, казалось, внимательно меня разглядывали, не прогоняя, но и не принимая за своего. Письмоносца нигде не было.



  - Ушёл,- казалось, это произнёс не сам Авенамчи, а его тень.



  - Значит, ты ему не понравился. Недостаточно счастлив.



  Авенамчи прислонил кочергу к стене и шагнул к полке, доставая книгу. Я почти сразу заметил место, откуда её взяли: оно чернело, словно выпавший зуб. Рука задвинула книгу, и Авенамчи обернулся, немного улыбаясь, словно только что нашёл в кармане монетку и может теперь купить пирожок с абрикосами. И на какое-то мгновение мне показалось, что он превращается в кого-то другого: плечи вытягиваются, тело становится потёртым и коренастым, под подбородком медленно разрастается клочковатая рыжая борода, а руки принимают форму бесчисленных и безликих писем и бандеролей. Но вот он тряхнул головой, наваждение треснуло, и только тогда я понял, что всё перепутал: превращение происходит не с ним, а со мной. Это я превращаюсь в чудовищного демона-письмоносца, а парня трясёт всё больше, остаток его счастья брызжет ужасом, и я всерьёз сомневаюсь, что он когда-нибудь сможет поверить в разумность этого мира.