Плач - страница 21

— Ну… Не знаю.

— Что-нибудь в их поведении показалось вам необычным? Вы видели ребенка?

— Да. Ну, правда, он был завернут в одеяло. Отец держал его на руках.

— А что делала она?

Адвокату обвинения удалось так произнести это слово — «она», — что ничего хорошего по отношению к «ней» почувствовать было невозможно. Высший пилотаж, что тут скажешь.

— Ничего. Собиралась сесть в машину.

— Она производила впечатление любящей супруги?

— Протестую! — раздался голос Мэттью Маркса.

— Протест принят, — отозвался судья.

— Она производила впечатление хорошей матери?

— Протестую! — прокричал Мэттью Маркс.

— Вы можете отвечать, миссис Уилсон, — сказал судья.

Джоанна потом еще долго будет гадать, почему отвечать на этот вопрос было уместно, а на вопрос про супругу — нет.

— Я помню, что она точно знала, сколько дней ее малышу.

— Она производила впечатление хорошей матери?

— У меня четверо детей, я произвожу впечатление хорошей матери?

— Пожалуйста, ответьте на вопрос, миссис Уилсон, — настаивала судья.

Миссис Уилсон распрямила плечи, лицо ее стало краснее прежнего, пот лился со лба уже чуть ли не ручьем.

— Я видела их всего пять минут. Он производил впечатление человека, которому жарко и который очень устал. Она производила впечатление человека, которому жарко. И который очень устал. Я понятия не имею, какой матерью она была — хорошей или плохой.

Осуществление плана

— Еще не поздно, — повторила Джоанна, когда они выехали из города.

Алистер не ответил. Потом он скажет, что не отвечал, потому что она ни о чем не спрашивала.

Им понадобилось пять минут, чтобы доехать до дома на берегу залива, соединявшего Пойнт-Лонсдейл со старинным приморским городком Куинсклиффом. На обочине шипел и искрил, изогнувшись дугой, оборванный электропровод. Вдоль залива в ряд тянулись дома. Один из них принадлежал семье лучшего друга Алистера. Алистер приезжал сюда погостить на каникулах, когда учился в университете, и на этот раз написал другу письмо и спросил, нельзя ли будет снять дом на время отпуска. Друг на следующий день прислал ответ:

Тогда вместо этого дома Джоанна сняла коттедж с видом на море.

Алистер вышел из машины, постучался в дверь, чтобы убедиться, что в доме никого нет, зашел за угол, проверяя, не установлены ли где видеокамеры, и вскоре исчез из поля зрения Джоанны. Она сидела в машине, не в силах пошевелиться. За то время, что они ехали из коттеджа, с ней что-то случилось. Тело словно онемело. Она ущипнула себя за руку, но ничего не почувствовала. Ударила по лицу и снова ничего не почувствовала. Оглянулась и посмотрела на заднее сиденье — на голубой сверток — и опять ничего не почувствовала. Джоанна вышла из машины, открыла заднюю дверь, расстегнула ремень, достала голубой сверток из голого пластикового детского креслица, подержала — и ничего не почувствовала. Когда Алистер вернулся из-за дома и забрал у нее сверток, она тоже ничего не почувствовала.

— Сядь и опусти голову между коленей, — посоветовал он. — Чтобы не упасть в обморок. Их сад — точь-в-точь как я его помнил. Там очень красиво, Джоанна. Там растет лилли-пилли — помнишь, ты хотела посадить такое же дерево у нас в саду. Садись, никуда не ходи. Я сам обо всем позабочусь. Так удобно? Не ходи за дом, слышишь? Оставайся здесь.

— Давай не будем этого делать. Еще не поздно, — сказала она, но коленки заглушили слова, да и Алистер все равно уже ушел.

Раздался плач.

Она подняла голову. Ей казалось, она просидела так не один час. Снова плач. Самый прекрасный звук из всех, что ей доводилось слышать.

Это был не плач. Это выла сирена.

Джоанна выбралась из машины и посмотрела вверх на затянутое дымом небо. Вдали показался вертолет. Выла, вероятно, пожарная машина. Джоанна уже собралась крикнуть, позвать Алистера, но в ту же секунду он подбежал к машине, запрыгнул внутрь и крикнул:

— Запрыгивай! Быстро!

Они поехали, и Алистер включил радио.