Плач - страница 38

По окончании съемки я увела Хлою из гостиной в комнату и теперь, привалившись к двери, жду, пока съемочная группа уедет. Мужчины собираются и тихо уходят, вежливо поблагодарив.

— Ты очень волнуешься за Ноя, — осмеливаюсь я произнести, потрясенная ее решимостью.

— Конечно.

— Может, поговорим об этом?

— У нас одна кровь, — говорит она. — Возможно, когда-нибудь мы стали бы близкими друзьями. Может, у нас тоже было бы что-то такое, что бывает у братьев и сестер, — каникулы вместе или что-то вроде. А кто-то взял и украл его у меня.

«Совсем как я украла тебя», — думаю я.

— Что если прямо сейчас кто-нибудь его мучает или убивает? Может, его уже убили. Конечно, я за него волнуюсь! Это естественно, и к тому же это — мой долг.

— Ты, наверное, хотела бы побыть с папой?

Хлоя пожала плечами.

— Что он в ней нашел? — вдруг спрашивает она.

— Я не знаю, Хло. Я не знаю ее.

Мне не хочется говорить о Джоанне, и я меняю тему.

— Я горжусь тобой. Но с этой минуты у нас действуют правила. Что бы ты ни делала, ты должна делать это вместе со мной.

— Хорошо, — соглашается она.

Посмотрев ее обращение в двухчасовых новостях, мы садимся за компьютер, чтобы пройтись по всем аккаунтам, которые она завела утром. На аккаунт в «Твиттере» — @findnoah — уже подписано семьсот восемь человек, и все твиты Хлои составлены профессионально и четко. Страница в «Фейсбуке» — «Найдите Ноя» — тоже выглядит внушительно: тысяча двести семьдесят восемь лайков и семьдесят шесть перепостов. Обновления сыплются одно за другим — кто-то сообщает подробности, которые не были упомянуты в новостях: от знакомого одного из полицейских, от подружки продавца, от владельца кафе «Паскуини».

Я чувствую, как меня переполняет гордость, и тут звонит Алистер.

Он орет на меня. Что я за мать, если позволила четырнадцатилетней дочери выступать с обращением по телевидению? Почему я не посоветовалась с ним? Как я могла допустить это ее: «согласно их показаниям, ребенка похитили из машины, которая была оставлена без присмотра», как будто бы… Я что, не понимаю, что подвергаю ее опасности? Ставлю под угрозу организованную, тщательно спланированную и безупречную работу полиции? Как я могла разрешить ей завести аккаунты в «Фейсбуке» и «Твиттере»? Да еще позвонить в полицию! Как…

Я повесила трубку.

Скотина.

Скотина, но опять прав, черт бы его побрал. Я в очередной раз продемонстрировала миру, что я дерьмо-дерьмо-дерьмо, а не мать. Еще одно очко не в мою пользу.

— Чего он там орал? — спрашивает Хлоя, усаживаясь на кухонный диванчик. Я чувствую, что она нервничает и надеется, что отец ею гордится — так же, как гордилась ею я, пока он не позвонил.

— Тебе придется предоставить это дело полиции, — говорю я. — Не надо было мне позволять тебе выступать с этим обращением, извини. Если у тебя будут еще какие-то идеи, делись со мной, но следствием пускай отныне занимаются взрослые.

— Так вот что он сказал?

— И он прав.

Когда она поднимается с дивана, я вижу, что она выше меня. Она что, выросла на два дюйма за эти два дня?

— Пошел он в жопу. И полиция пусть катится туда же. И ты — тоже катись.

Когда захлопывается входная дверь, я даже не трачу время на то, чтобы налить вино в бокал, — пью прямо из бутылки.

Нужно найти золотую середину: быть достаточно твердой, чтобы обеспечить Хлое безопасность и производить впечатление такой матери, которой можно доверить опеку, — но в то же время твердой не настолько, чтобы ей захотелось жить с кем угодно, лишь бы не со мной. Я разработала план действий и выложила его Хлое, когда она вернулась — в десять вечера, возможно, слегка выпивши, точно не скажу. С этим я буду разбираться позже. Я говорю ей, что мы вместе закроем ее аккаунты. Обещала через день звонить в полицию и узнавать для нее все последние новости. Она может беспрепятственно звонить отцу и ездить к нему. А по вечерам — после школы — мы будем вместе развешивать плакаты. Я распечатываю «План поисков Ноя», который набрала на компьютере к ее приходу, и мы обе его подписываем. Один экземпляр я вклеиваю в наш альбом.

— Мам, этот твой альбом — полная фигня, — бормочет Хлоя.