Пламя Силаны - страница 2
Калеб приехал поздно. Под окнами у входа остановился неприметный колдовской экипаж, колеса тускло светились зеленым.
Силана сначала бросилась открывать, потом вспомнила, что забыла поднос на кухне - две чудом уцелевшие чашки, чайник с имбирным чаем, немного лимонного кекса - и опрометью ринулась обратно.
Она чудом ни обо что не споткнулась и чудом ничего не разлила, только больно зацепилась бедром, когда побежала открывать.
Стук был громким, отрывистым. Силана повернула ручку и распахнула дверь.
Калеб прошел внутрь, не глядя, с улицы дохнуло сыростью и темнотой, и где-то вдалеке залаяла собака. Тяжелые подкованные сапоги оставляли грязные темные следы, отчетливо различимые на светлом мраморе пола.
Почему-то Силана несколько секунд не могла оторвать от них взгляд.
Калеб небрежным движением отодвинул себе стул - проскрежетали по полу ножки - и сел, швырнув на стол сверток, который принес с собой. Дождь хлестнул с новой силой, сплошным потоком, настоящей водяной стеной, неприветливой и холодной, и Силана наконец заставила себя закрыть дверь.
- Здравствуй, Калеб. Я очень рада, что ты пришел, - голос звучал слишком тихо, неуверенно. За несколько недель в пустом доме ей почти не приходилось говорить. Оказывается, от этого тоже можно было отвыкнуть.
- Подойди и сядь, - сказал он. - Я скажу тебе то, зачем пришел, и уйду.
- Тебе... незачем спешить. На улице дождь, а я сделала имбирный чай. Ты можешь остаться подольше, - слова были неловкие и нескладные. И Силана еще до того, как открыла рот, знала, что все они бесполезны. Зачем-то она все равно продолжала пытаться. - Раньше ты любил имбирный чай.
Калеб смотрел на нее с ненавистью - застарелой, холодной ненавистью человека, который все для себя решил и ничего не собирается прощать. Эта ненависть накрывала, как пелена, как слой пепла. В нем увязали слова и терялся смысл.
Никакого значения. Что бы Силана ни сказала, это не имело ровно никакого значения.
Это не удивляло, но все равно делало больно.
Силана подошла к столу, очень аккуратно села. Почему-то она казалась себе очень хрупкой в тот момент - тронь, и не останется ничего кроме осколков на этом каменном полу:
- Что ты хотел мне сказать?
- Я хочу, чтобы ты уехала - в Храм или в другой город, мне наплевать куда. Но я сделаю все - все что угодно, поняла меня? - чтобы тебя здесь не было.
Он стал красивее за те три года, что они не виделись, старше. Возраст был ему к лицу. И даже ненависть его не уродовала.
- Калеб, это мой дом. Куда же я пойду? - спрашивать было тяжело: приходилось выталкивать слова сквозь комок в горле, и потому они получались такие глупые и беспомощные. Жалкие.
Калеб медленно, очень спокойно взял чашку, сделал маленький, аккуратный глоток - и ответил:
- Я надеюсь, что ты пойдешь подыхать под забором.
А когда-то он приносил ей в подарок васильки, хвастался своим новым мечом и обещал защищать ее до последней капли крови.
Теперь желал ей умереть. Искренне, от всей души.
Ответить на это было нечего и нечем.
- Этот дом никогда не должен был стать твоим, - продолжил он. - Мама просто не успела написать завещание на меня.
Силана взяла в руки собственную чашку - бездумно, автоматически - просто не представляла, куда еще деть руки:
- Понятно.
Он взял сверток, который принес с собой, и пододвинул в ее сторону:
- Здесь сорок четыре эйра. Этого хватит, чтобы снять комнату на месяц и на еду. Через несколько дней с тобой свяжется мой управляющий, он принесет тебе договор. Ты продашь дом за треть его рыночной стоимости - больше я тебе не дам. Надеюсь, после этого я никогда тебя не увижу.
У Калеба были темные глаза, совсем как у мамы, и теперь они казались двумя черными дырами. Смотреть на них было невыносимо.
- Что будет, если я откажусь? - тихо спросила она.
- Говори громче, я не разбираю, что ты бормочешь, - оказывается, словами тоже можно было вот так бить наотмашь, как оплеухами.
- Что будет, если я откажусь? - ей пришлось повторить.
- Ты не сможешь заплатить налог на жилище, и дом достанется княжеству. Я все равно его выкуплю, хотя это обойдется дороже. Но ты не получишь ни пунта. Забирай деньги и выметайся. Я хочу, чтобы к утру тебя здесь не было.