Планетарная мутация - страница 5

Ривальд оставался спокойным – Хорошо, что пожрать чего-то дали, и то ладно, дома уже совсем ничего не осталось. – После этого, баскетболист вспомнил, что ему тоже достался хлеб и чуть притих

– Птицы могут умереть от мутации, даже люди подвержены и никто не знает, что получится в конечном итоге, способность или недоразвитость, а может и то и другое. – Продолжал голос, а экран плавно изменил свой цвет на мягко лиловый. Катрина почувствовала странное умиротворение и нежелание сопротивляться ничьей воле. Вскоре это почувствовали и все. Сейчас, она уже догадалась, в воздухе, очевидно, было какое-то вещество, действующее на мозг. Потом память её дала кратковременный сбой, затем она очутилась в белой комнате, перед ней сидел человек в пиджаке, красивый, на её взгляд.

– Вас устраивает действующая власть? – Катрина попыталась ответить, нет, но на неё накатило щекотание в руках и ногах, потом она почувствовала слабость и желание ответить, да. От этого сладострастного и одновременно противного оцепенения, она чуть не положила голову на стол

– Отвечайте, старайтесь отвечать спонтанно, не размышляя долго, нам важна ваша первая реакция. Мы с вами участники эксперимента, по его прохождении вы сможете уйти.

– Ну, предположим, устраивает, – этот тип не мог знать, сколько усилий ей стоило сказать это злосчастное, предположим, но он догадался по её выражению лица.

– Вы считаете себя беззащитной? – В её голову вновь ударило это оцепенение, в данный момент она действительно чувствовала себя беззащитной.

– Да, когда мне что-то вкололи, я… – Она облокотилась на стол, схватилась за живот, ей хотелось смеяться, смеяться и ещё раз смеяться, руки стали подобны макаронинам, а щекотание достигло самой головы.

– Не сопротивляйтесь тому, что приходит в голову, просто говорите. – Снова этот голос, спокойный и сдержанный, он долетел до неё, словно с небес, потом из глаз выступили слёзы, она уже не смеялась, а тихо стонала. Это вещество, что им очевидно дали, выжимало из неё всё человеческое, память отказывала воспринимать, то, что она говорила потом. Она помнила только то, что отвечала односложно, так, как этого хотел тот человек в пиджаке, или вещество у неё в голове, не важно. Ривальд, да и все остальные, подверглись точно такому же допросу, казалось, что они находились там, уже очень долго, несколько дней, а допросы всё не прекращались, иногда они покидали эти белые комнаты, но память выкидывала, всё то, что происходило за стенами и работала так, как надо было тем, кто собрал их там.

Мария смотрела из окна на проходящих людей, на мужчин и женщин, которые не видели её. Сзади, на кровати сидели двое детей, они играли в кости, глупую игру, в которую их научил играть папа. Папа? Где он был сейчас, уже второй день его не было, кому звонить, что бы его вернули? Куда? Мария не знала, но не теряла надежду, что та машина, что увезла его, или просто исчезла, появится вновь

– Проиграла, проиграла, давай теперь в карты! – Звонко крикнул Акрам, тыча в Лирию пальцем, на тот момент, ему было лет семь, но в школу он уже не ходил, школы закрыли. Апокалипсис, начался, это было ясно уже тогда.

Лирия, шестилетняя девочка с надутыми губами и светло русыми волосами, не оставила брата в долгу

– Давай! – крикнула она – Ты вчера продул! – Тут вдруг она притихла, они с братом любили вопить, а вот мама столь же любила тишину, и от неё в такой момент можно было легко отхватить подзатыльник. Акрам, тоже ожидая кары, вжал голову в плечи, обхватил руками ноги и превратился в маленький шарик, лежащий на кровати, но подзатыльника не последовало, мама продолжала стоять у окна, это было непривычно для детей и они, с этой самой непривычки оставались тихими. Акрам осторожно развернулся, подобно броненосцу, поднялся с кровати и спросил

– Мам, а скоро папа приедет? – Она посмотрела на него, Акрам отвёл глаза, не нравилось ему пока, когда взрослые так смотрят, вроде и с любовью, но в самые глаза.

– Да, скоро приедет, не переживай. – На её глазах выступили слёзы, но Акрам этого не заметил, потому что он смотрел в пол и внимательно изучал узоры линолеума, которые, как ему казалось, под определённым углом образовывали ромб.