Плавать с дельфинами - страница 20

— Марк здесь?

Глаза Джанин блеснули. Она подняла голову.

— Он там, на берегу у рыбацкой лодки, — ответила женщина.

— А у него есть «это»? Ну то, что нам надо? — Спрашивающий подергивался и шмыгал носом, глаза его покраснели и слезились.

— У Марка есть все, — сказала Джанин невозмутимо. Она с улыбкой проводила мужчин взглядом. — Клиент всегда прав! — воскликнула она, передразнивая бравурные интонации американских рекламных роликов. — Веселой ночи вам, ребята!

Пандора вздрогнула. Неужели в этом раю не все так замечательно, как это может показаться сначала?

Постепенно благодаря хижине Бена (и, в частности, уютному гамаку, висевшему на крыльце), ее жизнь на острове стала приобретать черты некоей упорядоченности и целенаправленности. Крошечная хижина из досок, построенная когда-то дедом Бена, располагалась на южной оконечности острова. Веранда выходила на море, удачно огороженное дугообразной стеной рифа, а потому всегда остававшееся прозрачным и спокойным. Эта хижина превратилась для Пандоры в святое место. Чистоту в своем жилище Бен поддерживал идеальную; он и в этом не походил на грязнулю Ричарда. Хижина как будто светилась, исполненная гордости. Все ее уголки были надраены до блеска, а посредине красовалась коллекция раковин, собранных Беном на морском дне. Пахло в хижине свежим жасмином и цветами, которые бабушка Бена приносила ему.

Пандора лежала в гамаке, натянутом между двумя обрамлявшими крыльцо хижины столбами, и лениво покачивала ногой. В горячем воздухе не чувствовалось и намека на ветер. Был час дня, безоблачного и безветренного дня. Птицы молчали, скрываясь от зноя в тени пальмовых ветвей или многочисленных норах на поверхности вулканических скал. Всю эту неделю Бен работал по найму, что-то делал для Министерства общественных работ. Каждый день Пандора давала ему с собой что-нибудь перекусить, обычно это были сахарные бананы, домашние булочки и соленая говядина.

Пандора не замечала, что ее волосы сбились в бесформенную массу мокрых завитушек. Она рисовала в своем воображении картины того, как Бен вместе с остальной бригадой сидит на корточках где-нибудь в тени великолепных деревьев, называвшихся здесь «гордость Ямайки», под их зелено-голубыми огромными листьями, с трудом удерживающими разбросанные по ветвям тяжелые ярко-красные цветы. Часто ветви «гордости Ямайки», росшей у дороги рядом с хижиной Бена, склонялись над ней так низко, что дарили Пандоре, расположившейся в раскаленном на солнце гамаке, мгновения блаженной тени и прохлады.

Она только что провела с Беном тихий счастливый уик-энд и теперь, предоставленная самой себе, начала вдруг понимать, что ее прежнее калейдоскопическое существование уходит в прошлое, болезненные воспоминания пережитого отступают. Она более не вздрагивала и не затаивала дыхание при первом незнакомом звуке. Даже Бен заметил перемены.

— Теперь-то ты улыбаешься, как надо, широко и без оглядки, — сказал он ей как-то, гладя пальцами ее лоб и скулы и чувствуя каждый шрам от побоев Нормана. Бен осторожно прильнул к ней всем телом.

«Где, интересно, Бен смог научиться такой нежности?» — подумала тогда Пандора.

Бену же казалось, что он лишь следует тем путем, что негласно указывает Пандора.

А она, лежа в гамаке, вспоминала тот первый вечер в баре «666». Особенно то мгновение, когда услышала вдруг свой собственный смех. Потрясенная, она даже перестала протирать стакан, который держала в руках. Как ни странно, стакан она не выронила, не разбила, он остался лежать в ее ладони, сверкая выпуклыми гранями, как бы подмигивая ей. В этом смехе, все еще звучавшем, Пандора различила колокольчики непритворной радости и даже несколько ноток смешливого озорства. Таким смехом могла смеяться только маленькая девочка, и жила эта девочка в душе той взрослой женщины, что звалась Пандорой.

Тем вечером, после того как Джанин закрыла бар, они втроем пошли по берегу моря, возвращаясь к хижине Бена. Взявшись за руки, они двигались по мягкому поскрипывающему песку, оставляя за собой следы, которые вскоре должен был смыть поднимающийся прилив. Крошечные крабики, размахивая клешнями, разбегались из-под ног и прятались в песчаных норках. Слышалось тихое щебетание птиц, разбуженных в своих гнездах тяжелыми шагами людей. Много дней отделяло этот вечер от того, другого, тоже проведенного Пандорой на пляже, когда она, потеряв голову от выпитого рома и страсти, порожденной отчаянием, искала только одного — мужчину, любого мужчину-любовника, который смог бы обнять и утешить ее, прижать ее к земле, вдавить в песок так, чтобы ее потерянная и измученная душа не сорвалась в ночь, к холодным немигающим звездам, и не рассыпалась бы там в пыль.