Пленительные наслаждения - страница 65
– Возьмите Офелию, – продолжала Габби. – Она стала буйнопомешанной, когда ее отверг Гамлет. И она бросилась в реку. Помните то место, где он велит ей идти в женский монастырь? Питер смотрел на меня точно так же этой ночью!
Лицо Габби снова приняло горестное выражение. Она явно отождествляла себя с несчастной шекспировской героиней.
Квил ухмыльнулся:
– Позвольте спросить вас напрямик. Из-за того, что Питер вполне резонно не стал целовать вас на глазах у всего света, вы готовы принять ванну в Серпентайне [9]? Хотите, я прикажу кучеру свернуть? Правда, сегодня жуткий ветер, но я полагаю, это вас не остановит, если вы так отчаялись.
– Вы считаете, я делаю из мухи слона? – Габби хихикнула. – Это мой недостаток.
– Чертовски неудобный, – заметил Квил.
Габби посмотрела на него прекрасными зовущими глазами.
– Вы мне правду говорите, ну… что Питер хочет меня поцеловать? Я имею в виду – так же, как вы этого хотите.
Квил распрямился, как выскочившая пружина.
– Черт подери, с чего вы взяли, что я хочу?
Габби слегка вздрогнула.
– Вы об этом не говорите, но вы так смотрите…
– Все мужчины моложе девяноста – тоже. Ваше платье специально сделано, чтобы заставить их смотреть на вас.
– Когда вы смотрите на меня, я чувствую себя… неловко.
– Звучит не очень приятно.
– Но это так. Такое ощущение, как будто по коже бегают муравьи.
– Совсем плохо, – пробурчал Квил. – Прошу прощения. Постараюсь впредь не доставлять вам неприятных ощущений.
Габби сдвинула брови.
– Я не совсем точно выразилась. Вы так смотрите, будто целуете, – прошептала она, испугавшись собственной опрометчивости. – От вашего взгляда у меня возникает дрожь… вот здесь. – Она приложила руку пониже подреберья.
Ее слова, как облачко, проплыли в экипаже, вызвав некоторое замешательство.
Она ощутила легкое прикосновение к уху. Квил, впрочем, тотчас отодвинулся и улыбнулся:
– Ну, дрожь уже началась?
– Нет! – возмутилась Габби. – Перестаньте подшучивать надо мной, Квил! Я не должна была говорить вам это.
– Верно, – согласился он.
– Питер никогда не смотрит на меня так.
– Я уверен, он хочет поцеловать вас, Габби, – не сразу ответил Квил. Дай Бог, чтобы это было так, подумал он, одновременно надеясь на то, что этого не будет вовсе. – Просто Питер боится испортить вам репутацию.
Тогда она подняла на него свои очаровательные, широко посаженные глаза, как бы говоря своим взглядом: «Поцелуй меня!»
Квил улыбнулся и наклонился к ней.
– Вы всегда будете испрашивать поцелуя? – проговорил он небрежно, как о чем-то обыденном.
На этот раз Габби не успела возмутиться – он успокоил ее, прижавшись ртом к ее губам.
Квил целовал ее с той буйной сладостностью, которая накатывала на него всякий раз, когда он видел эти губы и сияющие глаза, когда слышал этот хрипловатый голос, льющийся и льющийся без конца. Взяв ее лицо в ладони, он подумал, что стоит, пожалуй, стянуть свой фрак с ее плеч, но вовремя остановился.
Что сейчас с ее лифом? Если он все еще спущен до талии, то достаточно одного движения его руки – и откроется дивная кремовая плоть.
Квил вздрогнул и впился в ее губы, превращая поцелуй в опасно страстную мольбу. Габби выгнулась и с тихим горловым стоном обняла его за шею. Фрак, соскользнувший с атласной глади плеч, упал на сиденье.
Квил тупо смотрел, как ежится пепел в камине, и недоуменно пожимал плечами. Как это могло случиться? Не иначе в приступе безумия. Этим хоть как-то можно себя оправдать. Он представил шокированное лицо Питера. Может, купить билет в Персию? Или на Северный полюс? Нет, теперь этот вариант отпадает. Не ласкал бы свою будущую невестку, оголенную, в экипаже, тогда еще мог бы исчезнуть безнаказанно.
Квил хотел рассказать все Питеру – разумеется, без лишних подробностей.
От одного воспоминания о том мгновении – хотя до просветления, конечно, прошло не одно мгновение – у него участилось дыхание и панталоны стали неудобно тесны.
Дверь кабинета тихо отворилась.
– Кодсуолл сказал, у тебя ко мне разговор? – Квил обернулся. Прежде чем он открыл рот, Питер уже закрыл за собой дверь и произнес: – Все, это конец, Квил.
В голосе брата звучало неприкрытое презрение, карие глаза светились гневом.