Пленница гарема - страница 11

Что же касается освоения распространенной в Оттоманской империи турецкой речи, смеси персидского, арабского и турецкого языков, то Накшидиль нашла эту задачу почти невозможной. Некоторые из нас обладают хорошим слухом на языки — я сам могу подражать русскому, греческому или персидскому, и может показаться, будто я родом из этих стран, — но я хорошо знаю, что для других это совсем непросто. Странные слова, неожиданные ударения, глаголы, которые тащатся в конце предложения, словно последние ножки многоножки, слова, не похожие ни на один известный ей язык. Накшидиль сказала мне, что если придется общаться на таком языке, то лучше вообще не говорить. Всякий раз, завидев меня, она тихо произносила что-нибудь на французском языке. Я делал вид, будто не слышу, но ее слова содержали колкость в адрес турок. Она обычно твердила: «Они говорят на языке, который никто не способен понять» или «Это не люди, а настоящие дикари».

Накшидиль не удавалось сблизиться с другими рабынями, да она особо и не стремилась к этому. Она держалась в стороне и не понимала их девичьей болтовни. Во время еды расстояние на полу между ней и другими девушками увеличивалось. Если остальные хихикали, она не сомневалась, что стала предметом их насмешек.

Большую часть времени Накшидиль держалась в стороне, дулась и твердила, что ее скоро вызволят отсюда. Она не отвечала, если кто-то звал ее Накшидиль, и отказывалась понимать, если с ней заговаривали по-турецки. Я понял, что в случае неповиновения во дворце ее начнут сторониться и продадут на невольничьем рынке. Меня ее судьба не очень беспокоила, я больше опасался, что главный чернокожий евнух сделает меня из-за нее козлом отпущения.

Вдруг я вспомнил, что одна из девушек в соседней комнате родилась в Румынии. Корни румынского и французского языков одни и те же, к тому же Накшидиль изучала латынь: я подумал, что если немного помочь им с переводом, то они смогут объясниться.

— Накшидиль, — сказал я, подводя к ней круглолицую девушку с большими карими глазами и дружелюбной улыбкой. Ее каштановые волосы были заплетены и обвивали голову. — Я хочу познакомить вас с девушкой, проведшей здесь уже некоторое время. Ее зовут Пересту.

Румынка представилась.

— Я та самая, кто приносила тебе поесть, когда ты впервые оказалась здесь и не хотела вставать.

— Ты была добра, — ответила Накшидиль. — Не думаю, что мне хотелось, чтобы кто-то спас меня.

— Ничего, — сказала Пересту, не обращая внимания на ее слова, — таков уж у меня характер. Я люблю заботиться о больных и раненых животных. — Она улыбнулась, и на ее щеках появились две круглые ямочки.

— Пересту, — обратилась к ней Накшидиль, — у тебя забавное имя. Что оно значит?

— На персидском языке оно означает «маленькая ласточка». А твое имя что значит?

Накшидиль пожала плечами:

— Мне говорили, что это нечто вроде «узора на сердце».

— Очень мило, — сказала Пересту. Затем она попросила разрешение уйти. — Мне пора, но, думаю, мы скоро встретимся.

В банях, где девушки бывали каждый день, я увидел, что Пересту учит ее красить кончики ногтей хной и обводить глаза сурьмой. Однако Накшидиль отказалась красить брови так, чтобы казалось, будто они встречаются. Когда я спросил ее, почему она не хочет этого делать, она ответила:

— Я знаю, другие думают, что я веду себя глупо, раз не следую моде, но мне кажется, что с такими бровями я выгляжу жестокой.

В хаммаме[19] девушки могли свободно выговориться и часто сплетничали о султане Абдул-Хамиде. Девушки резвились в комнате отдыха, в глазах у них играли озорные огоньки, когда они изображали, что будут выделывать, если он пришлет за ними. Но когда Пересту сказала Накшидиль, что правитель стар и развратен, та вздрогнула, подумав, что и с ней такое может случиться.

Однажды, когда я принес девушкам в спальню второй наряд и немного материи — все это им полагалось на год, — Накшидиль заговорила о ярдах красивой ткани, которую она купила в Нанте и собиралась подарить родным после возвращения на Мартинику. Она везла и другие подарки — специальные мази и духи для матери, изящные серебряные коробочки для сестер, красивый помазок для отца — все это, включая золотой медальон от матери, который она носила на шее, украли пираты.