Плевенские редуты - страница 39
Да разве обо всем этом станешь рассказывать? Бекасов посмотрел на часы. Он договорился встретиться с новым другом — Цветаном Купаровым — и, пожалуй, пора было откланиваться.
— Прости, должен оставить тебя, — сказал Федор Иванович Столетову, — эта встреча была мне очень приятна… — И уже официально: — Честь имею!
«Да, жизнь нас изрядно развела», — думал Федор Иванович о Столетове, идя на свидание с Купаровым. Но Бекасов действительно не завидовал его заслуженному взлету. В конце концов, каждому свое и во многом человек сам определяет свою судьбу.
Капитан Бекасов был в военно-революционном кружке и в Кронштадте, куда приезжал Желябов, и на Кавказе, где встречался с Фигнер. Среди близких Федору Ивановичу людей оказались «каторжане», беглые из ссылки, конспираторы. Бекасов считал, что сам-то он сделал еще ничтожно мало. Ну, кое-кому открыл глаза на жизнь, кое-кого обратил в свою веру.
Был случай, когда в губернском городе, где он служил, ему приказали, еще до получения материальной части, отправиться вместе с пехотинцами к мятежному селу, а рота «заблудилась».
Или в другой раз: приказали в городе прикладами разогнать на площади бунтовщиков. Бекасов повел дело так, что его солдаты бестолково метались, кричали и растворились в толпе, не трогая ее.
Но, собственно, этим все и ограничилось. А вскоре часть, в которой служил Бекасов, срочно перебросили под Зимницу, ему же дали новую батарею.
«…Да, очень нас жизнь развела», — опять подумал Федор Иванович о Столетове, ускоряя шаг, но подумал с симпатией к этому, по всей видимости, достойному человеку.
На войну штабс-капитан Купаров пришел извилистой тропой. Отец его Димитр — сельский учитель, преследуемый пашой, — эмигрировал с женой и малолетним сыном в Бессарабию, где уже лет десять жил в болгарской колонии его двоюродный брат. Отец и в Бессарабии продолжал учительствовать.
Цветан плохо помнил Болгарию детства, но вот почему-то одна картина запала ему в сердце. Отец сидит за столом под зеленым абажуром высокой керосиновой лампы и читает первую газету на родном языке — «Болгарский орел».
— Ее редактор — врач Иван Богоров, — значительно говорит отец матери, — ты помнишь нашу грамматику, созданную им?..
Цветан не знал, что такое грамматика, но уверен был, что это нечто очень важное.
…Сначала Цветан учился в Николаевском славянском пансионе «для детей недостаточного сословия». Здесь усатый надзиратель Наско Минков изводил учеников придирками за «непокорство» и «неодобрительное поведение». Купарову, лишив стипендии, он пригрозил еще большими карами за «дух нигилизма и неуважение к царствующей фамилии».
В это время родители Цветана переехали в Одессу, и он год проучился там в духовной семинарии, чтобы затем перейти в предпоследний класс второй гимназии.
И в пансионе, и в семинарии Цветану настолько привили ненависть к казенным знаниям, что, открыв для себя книги Герцена, Добролюбова, Шевченко, он читал их с упоением и чем старше становился, тем больше понимал:, именно трудовые руки — главная сила на земле.
В парижское военное училище Купаров поступил с ясно осознанной целью: подготовить себя для освободительной борьбы. Служба во французской армии и даже участие в войне с пруссаками оставили свой значительный след. Но Цветан решил уйти в отставку, начались эмигрантские скитания. Купаров встречался с Василем Левским, жил в Бухаресте за северным вокзалом «Филарет», снимая крохотную комнатенку, провалялся с жестоким воспалением легких в убогой больнице «Колентина», сотрудничал в бухарестской газете «Знамя» у Христо Ботева.
Выяснилось, что Христо учился тоже во второй одесской гимназии, но раньше Купарова. Они стали вспоминать своих учителей — прекрасного историка Онискевича, культурнейшего словесника Шугурова, учителя математики Чепинокого, о ком знали, что он повстанец шестьдесят третьего года; стали вспоминать названия даже самых отдаленных одесских улиц, сады Большого фонтана, скамейку у обрыва к морю, запах жареной скумбрии… Вечерами долго бродили вместе… Дружба с Ботевым сыграла в жизни Цветана огромную, возможно, даже решающую роль. В этом внешне хрупком, но железной воли человеке, закалявшем себя, как Рахметов, Купаров нашел образец. Христо, первенец, избалованный сын учительской семьи, был аскетом. Красавец, боготворимый женщинами, ходил в обносках, питался впроголодь, спал на соломе. Одно время он ютился на заброшенной ветряной мельнице окраины Бухареста. Но никогда не унывал, не падал духом, мужественно издавал «Знамя». Свои талант, образованность, имя и связи отца не рассматривал как средства личного благополучия. Ботев был обаятельным, честным человеком.