Плохо нарисованная курица - страница 63

Вечером Микулаш отправился к нему, вошел в сад, постучал хоботом в окно, а когда Леопольд появился, Микулаш ему сказал:

— Ты себе не представляешь, какая скучища быть мамонтом.

Леопольд на это ответил:

— Гммм!

Микулаш продолжал:

— Я подумал, может; ты посоветуешь, как мне из мамонта выбраться.

А Леопольд почесал за ухом и сказал:

— Трудное дело, Микулаш. Я не знаю, что в такой ситуации можно сделать. Мамонтом я никогда не был. А знаешь что? Дам-ка я тебе кое-какие книжки, может, ты там что-нибудь и отыщешь.

И дал ему кое-какие книжки: «О бое быков», «Наука о здоровье» и несколько других. Микулаш читал их всю ночь, освещая страницы карманным фонариком. Хоботом переворачивал страницу за страницей, а мать с отцом смотрели на него из окна, качали головами и говорили:

— Чудо произошло! Удивительно, с чего это Микулаш заинтересовался учебой? Жаль, что он не сделал этого раньше. А теперь уже, к сожалению, поздно.

Представьте себе, однако, когда утром мама понесла ему завтрак в стиральном баке, то услышала от мамонта:

— Сожалею, но о еде даже думать не хочу, я чувствую подозрительные боли в животе. Все свидетельствует о воспалении слепой кишки, или, другими словами говоря, аппендикса.

Тут мама всплеснула руками и сказала:

— Этого нам еще не хватало!

И побежала за паном школьным сторожем. Пан школьный сторож прихватил с собой товарища директора, товарищ директор прихватил с собой ветеринарного врача, а ветеринарный врач прихватил с собой сумку, и все побежали в сад.

Ветеринарный врач спросил у мамонта:

— Ну? Где болит?

И мамонт показал хоботом на живот в правой нижней части. Ветеринарный врач сказал:

— Пардон! Разрешите!

И потрогал указанное место рукой. Тут мамонт затрубил так страшно, что у ветеринарного врача даже пенсне свалилось с носа. Подняв пенсне, он произнес:

— Это воспаление слепой кишки, или аппендицит. Рекомендую срочную операцию. И чем раньше, тем лучше. Завтра уже может быть поздно.

Но товарищ директор сказал:

— Минуточку! Это значит; что операция может основательно повредить мамонта, допустить такое нельзя, это ведь весьма ценный экземпляр нашего кабинета.

Пан же школьный сторож добавил:

— А я, извините, несу за него ответственность.

Но ветеринар произнес твердым голосом:

— Если сейчас же не сделать операцию, я опасаюсь худшего.

Тут товарищ директор с паном сторожем пожали плечами. В сад въехал большой фургон, мамонта погрузили, отвезли в больницу, усыпили и вскрыли. А когда его вскрыли, Микулаш высунул голову и сказал:

— Добрый день! Если вы не возражаете, я вылезу отсюда. Сейчас половина третьего, а в три я хочу пойти с Леопольдом в цирк.

И все сказали:

— А! Вот она, причина, по которой у мамонта было воспаление. Признайся, Микулаш, что ты там натворил?

А Микулаш в ответ:

— Все очень просто, пустячок. Я хотел выбраться оттуда, поэтому понемножку раздражал слепую кишку своим красным свитером, как это делают с быками в Испании. Надеюсь, кое-что вам об этом известно. Надо было потрудиться, потому что слепая кишка совершенно слепая, пришлось надеть ей очки, и только после этого мне удалось добиться нужного результата. Сами знаете, чтобы найти выход из трудной ситуации, нужно кое-что знать.

И все воскликнули:

— До чего же умный мальчик этот Микулаш! Он знает, где находится слепая кишка и что делают в Испании во время боя быков. Да, он многое знает и умеет найти выход из трудного положения.

А Микулаш вернул Леопольду книжки и сказал:

— Эти книжки были то, что надо. Пожалуй, завтра я возьму у тебя еще.

В три часа они вместе отправились в цирк. А усыпленного мамонта зашили, поставили в школьный кабинет, и пан сторож трижды в день давал ему снотворное, чтобы он все время спал и больше не просыпался.

Гусеница есть гусеница. Гусенице постоянно хочется есть. И если кто-либо приглашает ее к столу, она не заставляет повторять приглашение дважды. Но очень скоро она вновь чувствует голод.

И вот одна такая гусеница решила поступить продавцом в овощной магазин, где имелся большой склад. Стала торговать овощами, но продавала немного, что неудивительно, все-таки гусеница оставалась гусеницей. Впрочем, и торговать-то особенно было нечем. А с тем, что поступало в продажу, гусеница и сама спокойно управлялась.