Плохой Ромео - страница 24
— Ладно, ладно. Господи, прими уже эту долбанную таблетку.
Я обнимаю его крепче.
— Перстанговрить. Ш-ш-ш. Дай поспать.
— Тейлор. — Его голос становится мягче, менее грубым. — Ты должна слезть с меня. Пожалуйста.
— Нехчу. Так хорошо. — Я запускаю руку ему под рубашку. Какие у него мускулы! Так приятно.
— Черт, Тейлор. Бога ради, прекрати, пока я не наделал глупостей.
Его руки ложатся на мои бедра, пытаясь меня сдвинуть. Я двигаюсь, но не слезаю с него. Прижимаюсь сильнее.
Я чувствую его. Он твердый. Боже. Такой твердый.
Он снова стонет, утыкаясь лицом мне в шею.
— Господи….
Все мое тело горит. Изнывает. Жаждет.
Я двигаю бедрами.
Он чертыхается, и меня это заводит. Его губы у моего уха.
— Кэсси, только не так. — Он хватает меня за бедра и усмиряет. — Не тогда, когда ты пьяна и завтра ничего не вспомнишь. Остановись.
Я вся горю, но он не позволяет мне двигаться.
Опускаю плечи. Принимаю поражение.
— Кэсси, посмотри на меня.
Открываю глаза.
Ох, не лучшее решение.
Все вокруг плывет.
Меня словно укачивает.
— Кэсси?
Мир кренится. Он смотрит на меня. Обеспокоенно.
— Кэсси?
— Мннеоченхоршо.
Поднимаюсь. Чуть ли не падаю. Руки придерживают меня. Сильные. Обжигающие.
— Блин, женщина. Полегче.
— Явпрядке.
Отстраняюсь. Осторожно иду вдоль коридора.
Ванная комната. Около двери. Туалет слишком далеко. Доползти до него.
Желудок сжимается, и рот приоткрывается.
Коричневатая жидкость и кукурузные чипсы так и норовят вырваться из меня. Жжение в теле нарастает, и меня выворачивает наизнанку. Живот сводит до тех пор, пока он окончательно не опустошается. Я чувствую усталость. Такую сильную усталость.
Закрываю глаза. Передо мной мелькают вихри в черно-серых тонах, и я плыву на лодке посреди шторма, качаясь из стороны в сторону.
Когда я вновь открываю глаза, он берет меня на руки, вытаскивая из машины. У него мои ключи и только он открывает дверь, как я издаю стон. В следующее мгновение, меня уже выворачивает перед унитазом, пока он придерживает мои волосы и поглаживает по спине. Я плачу и чувствую себя отвратительно, тогда как он утешает меня и вытирает лицо мокрым полотенцем.
Затем он укладывает меня в кровать. Темнота вихрями окутывает меня, и я отключаюсь.
Когда я просыпаюсь, мое тело ломится от боли. Солнце светит слишком ярко. Острая пронизывающая боль проникает в глаза и отдается прямо в мозгах. Желудок сводят судороги, а брюшные мышцы болят так, как после изнурительного качания пресса.
Я издаю стон и накрываю голову подушкой, но внезапно чьи-то руки сдергивают ее с меня. Я приоткрываю один глаз и вижу Холта, который стоит сбоку от меня, протягивая стакан воды и тайленол.
— Прими это, — голос у него тихий, но даже это громко для моей раскалывающейся головы.
Я пытаюсь сесть, но боль невыносима. Поворачиваюсь набок, потом беру таблетки и запиваю водой. Это никак не притупляет ужасный привкус у меня во рту. Я откидываюсь обратно на подушку.
Должно быть, сон вновь одолевает меня, потому что, когда я снова открываю глаза, до меня уже доносится запах бекона и слышны звуки чьей-то возни на кухне.
Я кое-как ковыляю в ванную комнату и справляю нужду так, словно никогда раньше не ходила в туалет. Соблазн принять теплый душ слишком велик, чтобы воспротивиться ему, поэтому я сбрасываю с себя одежду и остаюсь под струями воды до тех пор, пока не начинаю чувствовать себя более или менее человеком. Я мою волосы и тело, потом оборачиваюсь в полотенце и чищу зубы и язык. Дважды.
По завершении, я чувствую себя немного лучше. Моя голова все также трещит и желудок расстроен, но я способна функционировать.
Я открываю дверь ванной и сталкиваюсь с Холтом. Его взгляд задерживается на моих мокрых волосах и теле, прикрытом полотенцем, прежде чем он устремляет его на мое лицо.
Он откашливается.
— Э-э… привет.
— Привет, — говорю я. Это так странно видеть его в моей квартире, что создается ощущение, что я все еще невероятно пьяна.
— Я…э-э… приготовил тебе поесть, — говорит он и засовывает руки в карманы.
Я хмурюсь.
— У нас же нет еды.
— Я сходил и купил кое-что. Тебе надо поесть. Это улучшит твое самочувствие.
— Хорошо.
Он стоит на месте, заслоняя собой проход, и глазеет на меня, покусывая изнутри щеку.