Плотина - страница 15

— Правильно: надо быть! Сыновьям всегда надо быть на высоте. Одно плохо: ты так и не понял, что для меня он тоже не просто штатная единица. Мы с ним — фронтовики, Юра.

— Ну простите, если я не то… — повинился Юра.

Прощаясь у своего дома, куда они снова, за разговорами, вернулись, Мих-Мих приятельски и по-молодежному толкнул Юру плечом, что могло означать лишь полное примирение.

— Будем считать так, — сказал он, — я тебе ничего не говорил, ты ничего не слышал.

Юра охотно согласился, но, подумав, все же заметил:

— Я-то, конечно, слышал все-таки…

— А я просто разведку проводил, — сделал новый ход Мих-Мих. — Я хотел тебя прощупать.

— Хитрый вы! — без осуждения проговорил Юра.

— Такая служба.

— Но если вы действительно не будете трогать отца…

— Не будем, не будем, — вроде как пообещал Мих-Мих.

Но Юра уже и не знал теперь: не хитрит ли он снова?

Юра пошагал домой, попутно слушая отголоски и всплески затухающего праздника и заново обдумывая весь этот разговор. Было все-таки неприятно, что против отца втайне что-то готовилось, замышлялось то есть, может быть, даже и не против, но все же за его спиной. Вроде бы и заботится Мих-Мих о своем друге-фронтовике, но кто сегодня может точно сказать, отчего чаще страдают и болеют ветераны — от перегрузок или от малой подвижности после напряженно прожитой жизни? На соседней стройке одного известного гидротехника перевели с должности главного инженера на должность заместителя начальника стройки, а он возьми да и умри в тот же день от разрыва сердца. Теперь говорят, что он перетрудился, качая ручным насосом воду для своего огородика, но ведь он и раньше этим занимался. А вот в его семье говорят другое: очень не хотел он такого перевода, не нуждался в таком повышении.

Тут Юра спохватился, что не туда забрел в своих размышлениях, что ему такие аналогии ни к чему, — и незаметно прибавил шагу, словно бы надеясь поскорей удалиться от нежелательных и опасных сопоставлений.

Он проходил мимо мужского общежития. Большой пятиэтажный четырехподъездный дом все еще гудел праздничными голосами и музыкой, хотя соседние, «семейные» дома постепенно затихали. На балконах общежития «висели», как гроздья, веселенькие парни и задевали поздних прохожих, особенно девчат. Со всей щедростью сыпались и приглашения «на огонек», и комплименты женским достоинствам, и чуть ли не предложения руки и сердца — прямо с балкона. Девчата то хихикали, то боязливо прошмыгивали, а то и смело отвечали: «Гляди, не покачнись да не свались!»

Было что-то сказано и вдогон Юре, когда он проходил мимо четвертого подъезда, но он не стал оборачиваться. Ему только вспомнилось, что как раз в этом подъезде живут двое сегодняшних прогульщиков из бригады Шишко — Лысой и Щекотухин. Памятью плеч и рук, выдерганных за полсмены вибратором, вспомнилась заснувшая было злость на этих лоботрясов. Вспомнились разговоры в выгородке, даже пахнуло сырым бетоном и потом, и поиграла перед глазами тысячью чешуйчатых взблесков наплывающая на перемычку Река.

Он завернул в подъезд, взбежал по лестнице и остановился только на третьем, нужном ему этаже. В квартиру (общежития здесь строились с заглядом вперед, как обыкновенные многоквартирные дома) он вошел без звонка, поскольку дверь не была заперта. В прихожей стояли в ряд несколько пар плохо вымытых резиновых сапог, на вешалке громоздились брезентовки и другая рабочая одежда. Но в квартире было почему-то тихо.

Юра постучал в большую, точно такую же, как у них дома «балконная», комнату и сразу вошел. Лысой и еще двое каких-то не знакомых Юре парней играли за столом в карты, Щекотухин, одетый, лежал на койке — спал. Увидев постороннего, один из игроков — темноволосый, дремучий, с черно-красной узорчатой лентой через лоб (настоящий индеец!) — спокойным движением прикрыл газетой лежавшие на столе деньги. Все оглянулись на Юру. Лысой мотнул головой — поздоровался. «Индеец» смотрел на гостя как на представителя враждебного племени, но пока что выжидал — как гость поведет себя?

Юра тоже не торопился ступать на тропу войны и даже не стал прямо с порога бранить Лысого. Присел на свободный стул к столу. Невольно, в силу какого-то магнетизма, что ли, стал смотреть не на Лысого, к которому пришел, а на «индейца».