Плотина против Тихого океана - страница 38
Сюзанна доползла до двери в комнату Жозефа и стала ждать, что он будет делать дальше.
Он еще долго сидел и смотрел на спящую мать, нахмурившись и стиснув пальцы на подлокотниках кресла. Потом встал и подошел к ней.
— Иди ложись, в постели тебе будет удобнее.
Мать вздрогнула, проснулась и обвела глазами комнату.
— Где она?
— Иди ложись… Она с ним не спала.
Он поцеловал ее в лоб. Сюзанна никогда не видела, чтобы он целовал ее, кроме тех случаев, когда она была без сознания во время приступов, и он считал, что она умирает.
— Увы! — сказала мать, плача. — Увы! я знаю.
— А насчет кольца не волнуйся, мы его продадим.
Она плакала, закрыв лицо руками.
— Я просто старая психопатка…
Жозеф поднял мать и отвел в ее комнату. Больше Сюзанна ничего не видела. Она пошла и села на кровать Жозефа. Наверняка он укладывал ее спать. Через некоторое время Жозеф вернулся в столовую, взял лампу и подошел к сестре. Он поставил лампу на пол и сел на мешок с рисом возле кровати.
— Она легла, — сказал он, — иди ты тоже ложись.
Сюзанна не торопилась. Она редко заходила в комнату к Жозефу. Из всех комнат в доме здесь было меньше всего мебели. Вернее, мебели здесь не было вовсе, если не считать кровати. Зато стены были увешаны ружьями и шкурами, которые он сам дубил и которые медленно гнили, распространяя тяжелый, тошнотворный запах. В глубине, со стороны реки, находился чулан, который устроила мать, отгородив часть веранды. Шесть лет она складывала туда консервы, банки со сгущенным молоком, вино, хинин, табак и носила ключ на шее, не расставаясь с ним ни днем, ни ночью. Может быть, и кольцо уже лежало там прикрытое какой-нибудь банкой сгущенки.
Сюзанна больше не плакала. Она думала о Жозефе. Он сидел на мешке с рисом в окружении всех этих штуковин, которые были ему дороже всего на свете: ружей и шкур. Жозеф стал просто охотником. Он делал еще больше ошибок, когда писал, чем она. Мать всегда говорила, что он не способен к учению, что у него ума хватает только на технику, машины и охоту. Может, она и права. А может, ей просто нужно было оправдаться в том, что она не дала ему продолжать учебу. С тех пор как они переехали на равнину, Жозеф охотился. С четырнадцати лет он начал охотиться по ночам: строил себе наблюдательные вышки и уходил босиком, один, без старших, тайком от матери. Больше всего на свете он любил поджидать черного тигра, в устье речки. Он мог ждать днями и ночами, совсем один, в любую погоду, лежа на животе в тине. Однажды он ждал три дня и две ночи и вернулся с черной пантерой-двухлеткой. Он положил ее на самом видном месте на носу лодки, и все крестьяне собрались на берегу посмотреть на его добычу.
Когда он сидел и размышлял, напряженно, мучительно, как сегодня вечером, невозможно было не видеть, как он красив, и не любить его очень сильно.
— Иди, — повторил Жозеф, — не переживай.
У него был усталый вид, он говорил ей, чтобы она уходила, и тут же забывал о ее присутствии.
— Тошно? — спросила Сюзанна.
Он поднял глаза и увидел ее, сидящую на краешке его кровати в порванном платье.
— Нет, все нормально. Сильно она тебя?
— Не в этом дело…
— Тебе самой тошно?
— Не знаю.
— Что тебе тошно?
— Все, — сказала Сюзанна, — как и тебе. Сама не знаю.
— Черт побери, — сказал Жозеф, — надо ведь и о ней подумать. Она старая, нам этого не понять, и потом, ей еще хуже, чем нам. Для нее все кончено…
— Что кончено?
— Все, что есть в жизни веселого. Она и раньше никогда особенно не веселилась, а теперь и подавно, она слишком стара для этого, у нее мало времени… Ну, ладно, иди ложись, я хочу спать.
Сюзанна встала. Когда она была уже в дверях, Жозеф спросил:
— Так спала ты с ним или не спала?
— Нет, не спала.
— Я так и думал. Главное не то, спала или не спала, а главное, чтобы не с ним, он мразь. Скажи ему завтра, чтобы духу его тут больше не было.
— Никогда?
— Никогда.
— А дальше что?
— Не знаю, посмотрим.
Назавтра мсье Чжо приехал, как обычно. Сюзанна ждала его у моста.
Едва услышав гудок лимузина, мать бросила работать на своей банановой плантации и уставилась на дорогу. Она еще надеялась, что все уладится. Жозеф, который мыл машину в маленьком пруду, по другую сторону моста, выпрямился и, повернувшись спиной к дороге, устремил грозный взор на мать, чтобы не дать ей подойти к мсье Чжо.