Пляски на костях - страница 32

Словом, отойдя от долгого сна, я незамедлительно полез в подвал, где со вчерашнего вечера мариновался вампир. Ещё здесь стояли големы, а под полом я организовал небольшой ледник, в котором держал пару трупов, на всякий случай.

Я посмотрел на существо, сидящее в серебряной клетке и довольно улыбнулся. Эк его распидорасило. Хоть те колышки, которые мы вчера в него вбили, он успел вытащить, но окружающая обстановка действовала на него угнетающе настолько, что с вампира стала кусками отваливаться кожа, выпали волосы и зубы.

— Ну что, паскудина, — весело ухмыльнулся я. — Ты-то небось считал, что ухватил бога за яйца, однако чего скажешь теперь?

— Всё равно мы отомстим за Керамбита, — прохрипел бандит. — Не я, так другие мои братья.

— Сдохнут, как и ты, — оборвал его я. — Выбирая, легко и безболезненно или же моля о смерти как об избавлении.

Вампир презрительно ухмыльнулся.

— Знаешь, сколько раз, я сам говорил такие слова?

— Ты просто не знаешь, что такое боль, — фыркнул я, доставая свой верный византийский кинжал.

Когда я воевал с Андреем Рейнгардом, я ещё не знал всех своих возможностей. Да и не мог знать, откуда? Никанор преподал мне основы, научил чувствовать магию, показал, как овладевать ей и пользоваться для своих целей. А вот детали и подробности он оставил меня изучать самостоятельно, по мере роста моих сил. И в таком методе было что-то правильное. Не дёргать учителя по пустякам, а столкнувшись с проблемой, искать её в старых записях и книгах. Кстати, это главная причина, по которой я не хочу брать учеников, до того как придёт час и мне покинуть грешную землю. Представляете, что начнётся, стоит мне выпустить в свет учеников? Правильно. Каждый день будут звонить и нудить: учитель, а как мне справится с упырём, а что делать с умертвиями? А почему мне големы не до конца подчиняются? И прочая, тому подобная хрень. Нетушки, спасибо.

Если вампир думал, что я начну его кинжалом резать, то он сильно заблуждался. Какой в этом смысл-то? Миньоны и вампиры, способны блокировать болевые ощущения. Почти все, кроме тех, что причиняет им некромант.

Я пробормотал несколько заклинаний, а потом стал водить кинжалом, впрочем, не касаясь тела самого вампира. Однако тот взвыл и, рухнув на пол, начал кататься, периодически касаясь серебряных прутьев и отскакивая от них. Он даже что-то хотел сказать, но не смог. Ему мешало то, что он орал без перерыва. Наконец я остановил его мучения.

— В Византии нас называли не некромантами, а архонтами Танатоса. То есть повелителями смерти. Ну, самой смертью мы командовать никаких не можем, а вот на её порождения наша власть не просто распространяется, а является безграничной. Поверь мне упырёк, я смогу делать с тобой, всё, что захочу. И могу даже посадить на цепь, и ты будешь, как хорошая сучка служить мне.

Тут я, разумеется, приврал. Ах, если это бы было так на самом деле. Я бы не парясь, вырвал у вампира его душонку, прочитал нужную мне информацию, и отпусти её лететь на тот свет. Но нет. Как назло, именно на таких существ моя власть не распространяется. Я могу им только причинять боль или убить.

— З-з-зачем ты убил Керамбита? — пробормотал вампир.

— О, Анубис! Ты чем меня слушал, придурок? — возмутился я. — Он нежить. Я некромант, маг смерти, защищающий людей от нежити. Поэтому наше общение закончится твоей смертью, или быстрой и лёгкой или очень долгой и очень тяжёлой. А и, кстати. Насчёт вашего разлюбезного Керамбита…

Я подошёл к лестнице, которая вела из подвала в гостиную и крикнул:

— Рыжая! Зайди на минутку!

Встревоженная Рейнгард появилась почти сразу, а где-то в проходе замаячили любопытные лица Марселлинн и Стаса.

Девушка подошла к клетке. Измученный вампир устало поглядел на неё, не понимая, зачем я позвал сюда это невинное дитя. Да, одно было общим у Полинки с её сестричкой. Хоть ей уже и перевалило за двадцать лет, но всё равно она выглядела как малолетка. Хотя я подозреваю, что у Алисы это из-за магии.

— Она убила Керамбита, — сказал я.

Вампир поднялся на ноги, всматриваясь в лицо девушки. Он ещё хотел опереться на прутья решётки, но вовремя вспомнил, чем это для него чревато.